же лесу, раз выдался такой момент, но тут уже свои же не оценят, да и силы явно не равны, даже если мне удастся уговорить Влада мне в этом помочь. Змей в прения с преподавателем не вступал, но явно был адептом позиции "Сядь на берегу реки и течение рано или поздно принесет тебе труп твоего врага", за точность цитаты не ручаюсь. А мне вот такой выдержки не хватало, так что и кофе сейчас я цедила сквозь зубы, раздраженно сёрбая, на что Ужов даже бровью не повел.
— Я слышу в твоей голове зацикленное "убивать". Свидетелей много.
— Зато везти в багажнике никуда не придется.
— Я даже не знаю, меня твоя кровожадность пугает или она мне нравится? — губы парня изогнулись в легкой улыбке.
— Мне нравится, что ты даже не пытаешься меня отговорить.
— Я оплачу тебе адвоката, если что. Но давай не будем до этого доводить.
— Ну если ты так просишь…
— Полина, я настаиваю, — глаза у змея стали совсем звериными, даже зрачок вытянулся.
Продолжать нервно перекидываться фразами я не стала, принимая позицию перевертыша и просто возвращаясь к кофе. Шутки-то, конечно, шутки, но мне не нравится, что они так легко свернули в это русло. Я слышала, что у оборотней имеют место срывы и потери контроля, когда животная сторона берет верх и полностью отдается своей жажде крови. Думаю, легко догадаться, как с такими поступают?
Правильно, отстреливают как бешеных собак. Не серебряными пулями, понятное дело, это стереотип, но есть определенные требования к материалам оружия. Хотя, говорят, раньше на таких вот слетевших с резьбы состайников устраивали натуральную охоту. Иронично, не правда ли? Утолять свою жажду крови за счет тех, кто в этой жажде крови погряз. Очень нелицемерно, очень честно, очень правильно и логично, не так ли? Но дольше тянуть с выходом из машины не получается, потому что Олегович уже смотрит на нас буквально в упор, пристроив зад — чтоб он у него примерз! — к капоту машины.
Переглядываюсь с Владом, с тяжелым вздохом передаю ему термос, и тянусь назад за курткой. Едва не падаю, потому что роста не хватает, так что змей вытягивает меня обратно за пояс и сам протягивает мне мою ветровку. Зябко поводит плечами при взгляде на улицу и принимается укутываться так, словно там северный полюс, не иначе.
— Очень хочется впасть в спячку, в этом я Андрея понимаю, — он вылезает на морозный воздух.
Обхожу машину, с любопытством отмечая, что в снег мы об не проваливаемся даже на глубину подошвы. На другую сторону небольшой парковки, где с привычной мерзенькой ухмылкой стоит Упырь, идем неспеша, очень уж не хочется с ним встречаться. Зато Владислав Олегович с каждым нашим шагом начинает улыбаться все отчетливее, будто задумал какую-то гадость. У него всегда такая ухмылка, когда его буйная фантазия рожает очередное безумное задание для студентов, которое надо выполнить в самые сжатые сроки, а лучше и вовсе — "еще вчера".
— О, потомки проклятых почтили наше ежегодное собрание своим присутствием. Вот уж действительно, мир изменился, раз таких как вы начали принимать в приличном обществе.
— Вот уж действительно, мир изменился, если потомок клятвопреступника считает свое общество "приличным", — раздалось сбоку. — Научился бы за собой следить, Влад.
Спустившийся по ступенькам мужчина говорил с едва заметным акцентом, но определить, какой язык для него родной, хотя бы примерно, не удавалось, видимо, оборотень слишком давно общался на русском, так что речь его была почти чистой. Выглядел обладатель длинного пепельно-серого хвоста нaм ровесником, но волной силы, совершенно дикой и нецивилизованной, буквально прижимало к земле. Я считала себя не слишком чувствительной, но тут пробрало даже меня.
— Эльхар, — выдохнул наш преподаватель, как-то сразу теряя всю свою язвительность.
Перевертыш кивнул, замирая на последней ступеньке и рассматривая нашу троицу, словно сравнивая с кем-то. Андрей как-то упоминал, что у медведей заправляет древняя оборотница, которую они все зовут Матерью. Так вот ей, по самым скромным прикидкам, не меньше семи сотен лет, так что и Эльхар может оказаться гораздо-гораздо старше, чем кажется на первый взгляд.
Но глаза у него ясные и, что особенно удивительно, совсем человеческие. Ярко-голубые, я таких ни разу не встречала. Обычно — насколько я могу судить по знакомым перевертышам — глаза с годами становятся все более животными, у многих даже контроль над звериной частью слабеет, она начинает проступать в повадках и внешности, да и срок жизни не слишком отличается от человеческого у подавляющей части нашей братии. Вот такие, живущие веками, остающиеся в своем уме и при силе — скорее исключение. И не может не вызвать восхищение тот факт, что он дожил до этого времени, что его никто не выследил, что он выжил во всех войнах, которые выпали на его век.
— Вот уж моему присутствию мог бы и не удивляться. Я все-таки здесь хозяин. Молодые люди, — с усмешкой на последнем слове произнес он, — прошу. Владислав здесь не впервые, найдет свою комнату сам, а вас, я думаю, нужно устроить в другом крыле.
Эльхар развернулся к нам спиной, поднимаясь по лестнице, а я со странным удовлетворением услышала недовольный взрык Смертина — да, вот такая оригинальная фамилия была у Олеговича, а вы думали, что прозвище только на его отвратительном характере основано? — пристраиваясь за хозяином усадьбы. Ужов быстро закрыл машину и догнал нас на первой же площадке.
Внезапно меня кольнула неожиданная мысль: если он достаточно древний, не мог ли он застать Леду? Поэтому сравнивает? Потому что узнавание и сопоставление с кем-то знакомым на его лице читались очень отчетливо, может, даже специально демонстрировались. Впрочем, чутье молчало, опасности я от него не ощущала, наоборот, какое-то странное доверие, почти родство. Правда, не знаю, как ощущается принадлежность к одной стае, но если бы меня попросили описать, как я это представляю, я бы описала это чувство.
Как-то хитро скрытый от взгляда с парковки дом — отвод глаз, что ли? — неожиданно предстал во всем великолепии. Честно говоря, я никогда не верила, что из дерева можно построить что-то настолько внушительное. Практически сказочный терем.
— Я живу здесь круглый год, остальные перевертыши приезжают время от времени, так что за каждым, кто побывал в моем доме, закреплена собственная комната.
— В одиночестве? — поворачиваюсь к волку, который уже успел плавно и незаметно провести нас в тяжелые высокие двери.
Он точно волк, я это чувствую, да и тень под ногами порой раздваивается и одна из них принимает животное обличие, когда смешивается с другими тенями.
