если отсеять все лишнее, вполне можно было принять к сведению информацию и такого источника. Тем более, он в это свято верил, будет возможность составить и собственное мнение.
О встрече договорились без проблем. По телефону с Майклом общалась не госпожа Морис, а ее ассистентка Сэмми Ринк. Она не особо вникала в суть описанной, довольно невнятно, Майклом проблемы, просто назначила встречу.
* * *
- Любопытная задача, - признала Берта, выслушав Майкла, - а, знаете, вы первый, кто обратился к нам по такому серьезному поводу, но, судя по всему, вы недостаточно точно понимаете, какие именно возможности есть у моей программы. Мне нужен образец текста, который принадлежит пропавшей женщине.
- Но это не проблема, она написала целый роман! - эмоционально воскликнул Кринс.
- У вас есть рукопись?
- У меня есть книга!
- Это слишком много, а, может быть, это совсем ничего. Она написала один роман?
- Да, но он оказался настолько удачным, что...
- Я знаю и даже читала эту книгу.
- Тогда что вас смущает?
Интуитивно Майк понимал, что хотела объяснить ему госпожа Морис, но надеялся, что можно как-то обойти имеющуюся проблему.
- Понимаете, - стала объяснять Берта, - хороший писатель-романист - это, своего рода, хороший актер. Актер, который не просто произносит заученный текст, а преображается в того, кого играет на сцене. Конечно, в каждую свою роль он вкладывает и черты собственной личности, но, если мы не знакомы с этим актером, то вряд ли сможем отделить его самого от его образа. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Да, понимаю, что прошедший через редакторов и корректоров текст книги нам вообще не поможет, так?
- И это тоже, - согласилась Берта, - но труднее всего отделить автора текста от того, о ком этот автор хочет нам рассказать. Но все не так плохо, если в издательстве сохранились какие-нибудь письма госпожи Крамер.
- Я узнаю, наверное, что-то должно быть, - сказал Майк. - Так вы попробуете мне помочь?
- Конечно, мне самой интересно! Я уверена, что все у нас с вами получится, - улыбнулась Берта, - я буду с нетерпением ждать от вас новостей.
Письмо
Майклу следовало условиться с профессором о встрече заранее, например, по телефону, но он рискнул явиться к доктору Краузе без предупреждения, и ему на сей раз повезло.
- Извините меня, что я вот так... - начал было объяснять Кринс, но профессор его прервал.
- Вы правильно сделали, да и комиссар мне звонил.
- Я надеюсь, что наш разговор не займет много времени. Вопрос, с которым я пришел к вам, конкретный. Нет ли у вас каких-нибудь писем от Таис Крамер или хотя бы записки? Годится даже расписка, если она составлена в свободной форме.
Краузе на мгновение задумался и вышел из кабинета. Через пару минут он вернулся. В руках у него был конверт.
- Это распечатка нашего последнего разговора, - объяснил Краузе, протягивая конверт Майклу. - Я сделал ее, чтобы отнести комиссару. Но решил немного подождать с обращением в полицию. Вы меня понимаете, надеюсь.
- Да, - подтвердил Майкл, хотя понимание в его мысли и чувства пробивалось с трудом, и процесс этот нельзя было назвать завершенным.
- Там письмо, которое вас, несомненно, заинтересует в первую очередь. И все же, прочитайте сначала запись нашего диалога. Надеюсь, вы сможете найти правильное решение. Когда вы ознакомитесь с этими документами, я прошу вас вновь встретиться со мной, даже в том случае, - доктор замолчал, пауза явно затягивалась, но Кринс терпеливо ждал, - даже в том случае, если произойдет что-то непредвиденное или с госпожой Крамер, или со мной.
* * *
Кринс подумал, что лучше всего ему поехать сейчас домой. Там он попробует свести вместе все факты: и те, которые он уже собрал, и те, что ему пока предстоит узнать и осмыслить.
Он чувствовал и понимал, что, наконец, получил не просто новые данные о произошедших странных событиях.
В этом нестандартном белом конверте, возможно, находится ключ к разгадке исчезновения Таис Крамер.
И теперь у него есть материал для программы Берты Морис. Разумеется, если письмо написала именно госпожа Крамер, и именно она переписывалась в сети с доктором Краузе.
Майкла не удивило, что женщина, которую он должен найти, обратилась за помощью именно к этому доктору, его успехи в лечении посттравматических проблем психики известны даже людям, очень далеким от психиатрии. За свою долгую жизнь, профессор Краузе не только заслужил признание и уважение коллег и пациентов, он стал символом своей профессии, эталоном специалиста и человека, избравшего нелегкое, но очень важное направление - помогать тем, кто вынужден жить с постоянной душевной болью, без надежды от нее избавиться. Но почему писательница, добившаяся несомненного успеха в своем творчестве, оказалась пациенткой психиатра? И не просто психиатра, а специалиста в довольно редкой области. Конечно, если она обращалась именно за врачебной помощью. Эта мысль внезапно остановила почти на физическом уровне возникшее у Майкла ощущение скорой развязки, развязки успешной и однозначной. Он понимал, что творчески одаренные люди после стрессов, связанных с работой над произведениями, которые потребовали от них такой затраты душевных сил, что они просто выпали из жизни собственной, часто не могут сразу вернуться в реальную жизнь без помощи специалиста, такого, например, как доктор Краузе. Но почему бы профессору, не рассказать все если уж не Кринсу, с которым он раньше не был знаком, то хотя бы комиссару полиции? Ведь он, судя по всему, именно так и хотел поступить. Почему, не обратившись в полицию, доктор счел возможным довериться ему, журналисту-расследователю?
Все эти мысли и возникающие вопросы, словно штормовой ветер, гнали Майка домой, ему показалось, что перемещение от кабинета профессора Краузе к собственному компьютеру произошло мгновенно. Да, он перестал ощущать течение времени, ах, как давно с ним такого не случалось. Это были нечастые и самые прекрасные мгновения его жизни. Он знал, что тайна вот-вот откроется. Что будет потом? В такие минуты он об этом не думал. Знал, что не всегда вскрытая с его помощью правда приносит ощущение покоя и удовлетворения. Правда нередко приносила с собой острую боль, и далеко не всегда эта боль доставалась тому, кто ее заслужил, но Майкл Кринс точно знал, что это не отменяет необходимости знать, как все было на самом деле. Или, по крайней мере, представлять, как это было, и уметь это доказать,
