Днём, да в самую страду, людей по улице ходило немного, и то все скучные. Одна только Лиска пробежала по ведьминским своим надобностям, зыркнула на Пройду так, будто он её чем обидел. Иной раз язык бы ей показал, а сейчас не стал – тётка всё крутилась поблизости. Откуда ни возьмись вылез давешний чёрный кот, ткнулся лобастой головой Яру в ладони.
– Нету у меня ничего, – виновато буркнул Пройда, почесал зверя за ухом. – В дом не пойду – запрут ещё.
От скуки он попытался допроситься у тётки работы – хоть горох перебирать, хоть горшки чистить. Милолика не позволила, сказала, что он только всё запортит. Бывало такое, Яр и впрямь нарочно делал плохо, чтоб другой раз не заставили; сам себя наказал. Тётка развесила на солнце выстиранные простыни, они хлопали теперь на ветру мокрыми краями, словно хотели сорваться с верёвок и улететь прочь со двора, как большие серые птицы. Саму Милолику было за ними не видать – она возилась теперь у старой риги, зато Яр слышал, как она сердито гремит там горшками и плещет грязной водой.
С улицы донёсся далёкий тоненький плач. Забавка! Опять, небось, кто обидел, а она и в слёзы… Яр подхватился было с места, тут же нехотя сел обратно: не велено со двора ходить. Да и куда он нынче, когда пару раз шагнёшь – и упасть хочется? Тётку, что ль, кликнуть… А что она скажет? Мол, Забавка малая, дурная, пусть её ревёт, как начала – так и перестанет. Чёрный кот трусливо порскнул под крыльцо, уставился оттуда на Пройду жёлтыми глазами. Надутые ветром простыни надёжно укрывают от тёткиных глаз, а за шумной работой ничего она не слышит. Тереть ей ещё полдня те горшки… Яр соскочил с завалинки и крадучись перебежал к калитке. Голова закружилась, но не так, чтоб совсем стало худо. Он только сестрёнку проведает – и тут же домой. Скажет потом, что просто по двору ходил…
Забавка нашлась неподалёку, посредь пёстрой стайки девчонок. Рада, одна из Митаровых сестриц, вертела в пальцах соломенную куклу – ту, что рукастый Волк сделал для малой. Сама Забава своё добро отобрать назад не умела, вот и ревела под насмешки Радиных подружек, а тем всё было не так: и лента-то блёклая, и солома-то жухлая… Вот и отдали бы, раз им негоже!
– Рада, верни, – потребовал Пройда.
Ему голову приходилось задирать, чтоб заглянуть ей в лицо. Рада большая, на два лета старше; вздумает – как даст затрещину, а ему нынче и того хватит…
– Чегой-то я вернуть должна? – выплюнула она и повыше задрала руку с куклой. – Хочет назад – пущай сама заберёт.
– Да она ж малая, где ей?
Подружки захихикали вразнобой, а Забавка жалобно всхлипнула за спиною. Иной раз Яр уже бы изловчился, поймал обидчицу за руку и отнял сестрину игрушку, да нынче не попрыгаешь – с ног бы не свалиться всем на потеху.
– А ты чего со двора-то вышел? – хитро прищурив глаза, спросила Рада. Она спрятала руки за спину и отскочила подальше, будто боялась, что он к ней драться полезет. – Волхв говорит, ты вчера чуть со страху не помер. А ну как собака забрешет, испугаешься…
– Помолчи, – процедил Яр под девчачий смех. Щекам стало жарко. Вот как, значит, теперь про него говорят! – Куклу отдай и иди отсюда.
Рада, видать, обиделась отчего-то – смеяться перестала. Лицо у неё стало глупое. Молча протянула она ему Забавкину игрушку, а как он забрал – развернулась, хлестнув себя по плечам светлой косой, и сердито пошла прочь. Подружки, поозиравшись недоумённо, побежали за ней, шумно загалдели. Пройда поглядел им вслед исподлобья да и отвернулся. Леший его знает, что у девчонок в голове: то смеются, то ревут, поди разбери!
– На, – он протянул сестре куклу. Ленточка на соломенной шее растрепалась на концах, а из пышной юбки торчали кое-где поломанные прутики. – Волка попроси, пусть починит.
Забавка, хлюпая носом и благодарно лепеча, забрала игрушку, прижала к груди. Потрусила за братом к дому; видать, не хотела больше к подружкам. Тётка так и мыла свои горшки, не заметила ничего.
– Не говори, что я со двора ходил, – шепнул Яр сестре. – И так уж…
Да что там, хоть бы и сказала! И без того отец за вчерашнее всыплет хворостиной так, что на спину не ляжешь до Хатворова праздника. Забавка взялась дразнить засевших под крыльцом котов; Яр за ней смотрел зачем-то, сам не лез. Охота пропала.
Солнце повернуло уже к вечеру, когда опять по деревне прокатился шум: вернулся с поля волхв, а с ним – староста, дядька Сила, довольный, как домовой от сметаны, и ещё с полдюжины мужиков и баб. Яр, завидев развесёлую гурьбу, поскорее убрался в дом. А ну как вспомнит старик, придёт спрашивать? В горнице после жаркого солнца было темно и холодно; пока никто не видит, Пройда забрался погреться под материну медвежью накидку. Чуть не уснул. Не дали.
Забавка выскочила из сеней, вся встрёпанная и бледная. Яр торопливо выпутался из пахнущего зверем меха – по коже ровно мороз продрал – и выглянул из своего закутка сестре навстречу.
– Тётка, что ли, ищет? Так я здесь.
– Там волхв пришёл, – выдохнула сестрица, и тут же захотелось хоть в подклет, хоть в хлебную ригу, лишь бы с глаз долой. – И с ним тётка Любава. Про тебя спрашивают…
Вот ведь принесла нелёгкая! Раз волхв с кузнечихой пришёл, точно ничего хорошего не жди. Пройда кое-как слез с лавки – пол под ногами закачался, будто льдина на воде – и побрёл
