по сторонам. Он был счастлив. Ещё больше он радовался тому, что ему выкупили блок со спальней, небольшой гостиной-кабинетом и личной ванной прямо в общежитии, а не как планировалось в городе.
Удивляло Эдварда только одно: обилие простолюдинов. Молодые люди и девушки в обычной, порой бедной одежде то и дело проходили мимо, заставляя дивиться, неужто у них был такой талант к магии, что Академия выделила гранты на их обучение. Знакомых же Эдвард замечал мало, что не казалось, впрочем, большой проблемой. Главное, что его друг детства Джонатан Спаркс, сын графа Спаркса, одного из советников Элиада Керрелла, тоже учился в Академии и жил в комнате-блоке недалеко от Эдварда.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, — сразу признался Джонатан. — На Пиросе такие беспорядки…
— Мама тоже так думает, — с усмешкой ответил Эдвард. — Но не сидеть же мне в комнате, забившись в угол! Уверен, здесь намного безопаснее.
— Наверняка! — Джон оживился. — Поговаривают, в Академии происходят довольно занимательные вещи. — Он потёр руки, оглядываясь по сторонам. — А ещё я приметил парочку милейших леди.
Джонатан многозначительно поднял брови и рассмеялся. Эдвард неловко улыбнулся в ответ. Джон же продолжал:
— У меня есть пара планов на зимние праздники, Эд. Твоё высочество ведь составит мне компанию?
— Разумеется! — воскликнул Эдвард. — Всё что угодно! Я не хочу возвращаться на Пирос, тем более на праздники. Фил здесь выглядит как в трауре, представь, какой ужас в замке!
Джонатан понимающе кивнул. Он и сам предпочитал находиться подальше от Пироса, подальше от отца, который, как и его величество, погряз в делах. Но если Джон мог спокойно куда-нибудь уехать в любой момент, то Эдварду для этого необходимо было разрешение матери. Мадам Керрелл же сына никуда отпускать не хотела, опасаясь, как бы с ним ничего не случилось. И Эдвард, проведший всё лето в замке, мечтая о том, чтобы выбраться повеселиться, загорелся идеей. Он уже чувствовал всю свободу, которая открылась перед ним в Мидланде. Его не стесняли рамки статуса наследника, как Филиппа. До него никому не было дела, только Джону. А тот постоянно повторял, как на том мероприятии будет круто, какие важные люди там будут, будто специально разжигая огонь любопытства.
Только вот утолить любопытство Эдварду оказалось не суждено.
В начале зимы он получил письмо от матери. Она просила быть готовым уехать в первый же день зимних каникул, которые длились почти месяц — с начала восхождения новой звезды и до её угасания.
«Это не обсуждается», — писала мадам Керрелл. Парой строчек были убиты все надежды Эдварда на встречу пятнадцатого дня рождения в весёлой компании друзей где-нибудь в поместье Спарксов или в таинственном месте, на которое с воодушевлением намекал Джонатан. Дома не могло ждать ничего, кроме угрюмой напряжённости, преследовавшей его всё лето. Так испортить праздники нужно было постараться. Но хотел он или нет — ехать пришлось.
И в первые дни всё казалось нормальным: суета приготовления к балу по случаю дня рождения маскировала угнетающую атмосферу, и даже Филипп не выглядел настолько хмурым. Он, как обычно, находился в своих мыслях, но они словно приносили ему удовольствие. «Даже у него хорошее настроение», — качал головой Эдвард и безуспешно пытался понять, зачем его вызвали из Академии. Его присутствие никому не приносило пользы: он без дела слонялся по замку, часами сидел в библиотеке, хотя почти не читал — просто там были очень удобные обитые бархатом подоконники, а из окна открывался вид на парк и город. По ночам там зажигались огни, а глубокое, тёмно-синее небо испещряли крошечные звёзды, одна из которых день за днём горела ярче и ярче, предвещая большой праздник, который вот-вот должен был так же ярко загореться десятками свечей. Днём атмосфера предвкушения спадала, но серые пустые пейзажи казались такими спокойными, что совсем не верилось, что где-то на юге идёт война, опять и опять вспыхивают ожесточённые сражения, что границу пересекла мощная опасная техника, работающая, по слухам, не на магической энергии, а на каком-то редком топливе со второго материка. На эту технику не действовали магические преграды…
— Эй, Эд. — Эдвард вздрогнул и повернулся к Филиппу. — Тебя маман зовёт.
— Почему это говоришь ты, а не кто-то… другой? — спросил Эдвард, спрыгивая с подоконника. Обычно к матери его звали слуги или гувернёр.
Филипп криво усмехнулся.
— Потому что зовёт она тебя на подгонку костюма, на которой только что был я. Чего не сделаешь, чтобы отделаться от этого.
Эдвард весело хмыкнул — примерка костюмов перед балами и приёмами была общей их бедой.
— Мне кажется, мама жалеет, что у неё нет дочери, — сказал он, — и отыгрывается на нас.
Филипп прыснул и покачал головой. Эдвард пожал плечами и ушёл, а Филипп сел на подоконник и прислонился лбом к холодному стеклу. На нём тут же образовался след от его дыхания. У Филиппа ужасно болела голова, и он надеялся, что так станет хоть немного легче. Какое-то время он просто смотрел во двор, медленно моргая и вдыхая через рот. Прямо под окнами — сухая, бледно-зелёная трава, голые кусты, покрытые тонким инеем. Замковая стена, обвитая ветвями низких, слабых деревец, напротив окна казалась серой. Как и фонтаны, что краем глаза видел Филипп левее по парковой аллее. Там, в стылой дождевой воде, ещё плавали гнилые листья. В этом году, несмотря на то что первый зимний месяц был на исходе, на Пиросе так и не выпал снег. Осень тоже стояла долго. Заморозки начались совсем недавно.
Виски сдавило новой волной боли. Филипп зажмурился, но уже через миг распахнул глаза, пронзённый внезапным предчувствием. На него смотрел человек. Филипп мог поклясться — секунду назад его не было. Незнакомец стоял под окном, держа в руке посох с мерцающим кристаллом на верхушке, и смотрел из-под капюшона, полностью скрывавшего лицо. Филипп не видел глаз, но пронизывающий насквозь взгляд ощущал прекрасно. Под этим взглядом он замер, не смея даже дышать.
Словно убедившись, что на него смотрят, незнакомец отвернулся и начал чертить посохом на дорожке непонятные линии. Филипп насторожился и, забыв о боли, прижался к стеклу, внимательно следя за его действиями. И вдруг понял: в разрозненных линиях вырисовывались драконы! Из их схематичных пастей вырывались клубы пламени, а люди и странные машины, как на оживших картинках, горели в чёрточках огня. Секундой позже Филипп разглядел над драконами нечто, похожее на щит или герб с буквой «П». «Пирос», — догадался он и перевёл взгляд на «атакованных» драконами. Над ними был щит с буквой «Р».
— Ну конечно… — выдохнул Филипп и тут же стёр
