ящики, разрезавшие ноготь каждый гребаный раз, когда суешь туда руку, за это тоже ни хрена не платили, но у меня хотя бы была музыка в наушниках, музыка, которую я записал из радиопередач с помощью спертого радио, красивого спертого черного радио с красными деталями, и из-за этой музыки иногда, и еще из-за моей придурковатости, я даже думал, что всё отлично, как будто не лучше было бы сидеть где-нибудь в спокойном месте или гулять где-нибудь и слушать ту же музыку, вместо того чтобы бегать вверх-вниз по лестнице как полный идиот, и это даже не было самым плохим, далеко не самым, потому что самым ужасным было раскладывать листки, там было, наверное, десять разных рекламных листовок, и их все нужно было вложить в самую большую из них, ну и знаешь, пятница, а ты сидишь перед теликом и вкладываешь листовки как идиот, прогуливаешь школу, чтобы успеть разобраться с этим дерьмом, все равно там были только уроки по родной речи, а на них мы всегда ни хрена не делали, так вот, теперь приходилось сидеть и раскладывать листовки перед гребаным теликом, мама смотрит Опру, мама смотрит «Гламур» или «Магазин на диване», ну знаешь, в наушниках, поздний вечер субботы, и мы раскладываем листовки перед гребаным теликом, кажется, меня накрывает, клянусь, друган, вот-вот, мне нужно прогуляться до квадрата [26], встретиться с Родде, скрутить косяк, успокоиться, и тогда я еще даже не задумывался о взрослых дяденьках на «мерсах» и «бэхах», с их делами и мальчиками на побегушках, но потом всегда наступала суббота и пора было валить и заниматься раскладыванием листовок, вверх и вниз как идиот, совершенно ущербный, как мелкий дебил, ссаный придурок, как лох, понимаешь, о чем я, Коди? Вот таким забит мой рот, и раз уж я заговорил о работе, то должен еще кое-что рассказать, Коди, ты слушаешь? Это случилось однажды, когда я собирался припарковаться чуть дальше по этой улице. Я нашел просвет в ряду машин, аккуратно остановился рядом с белой мигающей «Ауди» и плавно, одним движением, заехал задом, и ровно, когда я открыл дверь и хотел выйти из машины, увидел кое-что, что-то большое, подъезжавшее ко мне сзади. Так что я остался на месте, наполовину прикрыл дверь и взглянул наверх на пассажирское сиденье проезжавшего микроавтобуса. И там я увидел бледного мужчину, лет двадцати, который сидел и смеялся с пеной у рта. Машине хватило двух секунд, чтобы проехать мимо, но сумасшедший взгляд мужчины, его щеки и подборок в пенящейся слюне отпечатались у меня в мозгу и вдавили меня в сиденье, и тут же перед глазами всплыли два воспоминания. Это были воспоминания двух разных событий в моей жизни, теперь сложившиеся вместе, поставленные рядом, как в двойной экспозиции, в тот самый момент. В одном из воспоминаний я сижу на пассажирском сиденье в небольшом грузовике. Мужчина за рулем – шеф компании, импортирующей и продающей срезанные цветы флористам. Я работаю на складе вместе с двумя поляками и албанцем. Мы распаковываем цветы, например, розы из Кении, которые привозят в больших коробках, перевязываем их, по пять и пять или по десять и десять или делаем специальные букеты перед праздником середины лета и ставим их в ведра с водой и бумажками с удобрением или чем-то вроде. Платят вчерную, работа монотонная, и почти всегда бывают переработки из-за шефа, так называемого трудоголика, который требует, чтобы все работали столько же, сколько и он. Разница в том, что мы целый день проводим на ногах, не отходя от рабочего стола, за исключением получасового обеда и коротких перекуров, а он сидит за письменным столом, расположенным так, что сам он видит все, что мы делаем, надолго и с равными промежутками он уезжает по всяким делам. Хельге, или Стиг, или как-то так его звали, не помню, нестабилен: то приветливый и благодушный, то злобный и ворчливый. Нужно просить разрешения, чтобы сходить в туалет. И вот однажды мы сидим в небольшом грузовике, который Хельгестиг арендовал типа на заправке, чтобы отвезти кое-какую мебель в дом престарелых, куда только что переехал его отец. Он спросил меня, и я вызвался помочь, конечно, за деньги, по такой же ставке, как на складе. Мы сидим в машине, и он начинает говорить о молодых иммигрантах, которые ездят на дорогих машинах. Что они гарантированно, за редким исключением, связаны с криминалом. Я растерялся, будучи неуверенным, насколько то, что он говорит, направлено на меня. Не потому что у меня есть машина или что-то, у меня в то время даже прав не было, но знаешь, я проработал на него всего пару недель и уже понял, что он сволочь. Как и много раз до этого, мне хочется только попросить его заткнуться, что я, естественно, не могу сделать, потому что мне нужны деньги на оплату квартиры, которую я снимаю на лето (не знаю, где буду жить после). И вот, мы проезжаем мимо места мелкого ДТП, одна машина въехала в зад другой на красный свет. Хельгестиг говорит: Слушай, малыш. Если ты въехал кому-то в зад, то это не вина кого-то другого, хоть из кожи вон вылези. Да, вот такое первое воспоминание. Вот это: из кожи вон вылези. Не знаю, почему это всплыло именно тогда. Вторым воспоминанием было то, что я пришел домой с работы – мыл посуду в ресторане, – поздний вечер, и у меня вот тот вкус во рту, и я вижу, что мой сосед по квартире Эрик лежит на диване перед телевизором. Он в полной отключке от кетамина, и изо рта у него уже пошла пена, которая стекает с уголков губ вниз на тощую безволосую грудь, где собирается в пузырящуюся лужицу слюны. На короткое время я реально пугаюсь и пытаюсь оценить риски серьезной передозировки. На туалетном столике лежит лист бумаги с большой горкой кетамина. Эрик недавно начал продавать «витамин К», чтобы свести концы с концами, так сказать, поправить финансы, поскольку недавно лишился работы. Он покупает его в бутылках, в жидкой форме, и выпаривает на тефлоновой сковороде. Мы перекидываемся парой слов, я говорю ему, что сегодня уже хватит, убираю конверт и кидаю ему носовой платок. Он пытается вытереть губы и грудь, но в основном еще дальше размазывает слюну по поверхности. Я сижу там с ним какое-то время, следя за обстановкой. Все вроде нормально, но откуда мне, блин, знать. Я курю косяк и подкалываю Эрика. Мы раньше уже обсуждали риски внезапно оказаться с такой большой кучей порошка. Ты
