Разве что у молодого здоровяка-аквалангиста — совсем-совсем ни к черту сердце, что мог вот так умереть от страха. Что не соответствует ни результатам вскрытия, ни словам Сербиной (Матвей наверняка передал все точно), ни элементарной логике. Со слабым сердцем мастером не станешь.
Если просто испугался, запаниковал, — тогда бы захлебнулся. А вот — всплыл (значит, легкие полные воды), зубы сжаты так, что перекушен загубник.
Какое все-таки удивительное дело — жизнь! Чем больше разбираешься, тем большим чудом кажется, что все эти связи и взаимозависимости работают. Иногда еще как работают! Брали как-то одного зверюгу — он даже после трех автоматных очередей выжил; а потом, в камере смертников, зуммер услышал — и каюк! Инфаркт.
Я еще немного поработал на рации — оставил точные инструкции для утреннего запроса в Гидрофизический институт, — и взял журнал радиограмм.
Последние записи, как я и ожидал, — сообщения в Институт археологии Ериной и в мою контору — о несчастном случае. Есть здесь пара сомнительных моментов (почему — Ериной и почему так сразу: «несчастный случай»), но это — мелочи.
Предыдущие записи — интересного мало. Исходящие отчеты по работе, очень скупо, просьба переслать почту и продукты. Входящие — тоже сухо, язык канцелярский: «обратите особое внимание», «форсируйте», «держите под личным контролем». «Форсируйте работы в бухте Узкой» — только за август трижды. «Сообщайте о результатах работы в бухте Узкой» — тоже трижды. Подписано Ериной. Видимо, она у них вроде главного толкача.
Я выглянул из палатки и, разглядев неприкаянного Савелко, поманил его к себе.
Матвей все еще не возвращался. В воздухе плавало предощущение грозы. Да что предощущение: на темном северо-востоке раздражающе ярко змеились молнии.
Савелко внешне сплошное «не»: невысок, нестар, некрасив, неэнергичен… Похоже, и не слишком умен — хотя от слишком умной Марии у меня до сих пор на зубах скрипит. И не понравилось мне, как обшарил он взглядом командирскую палатку, едва просунув голову под полог.
— Смотрите, ничего ли я не поломал? — сказал я.
— Нет, почему же? — запротестовал Савелко, неловко усаживаясь на брезентовый стульчик, — это ваше право…
«Нет у меня такого права, — мысленно усмехнулся я, — и не дай Бог, чтоб отломилось». А вслух спросил:
— Почему вы так сосредоточились на раскопках в бухте Узкой или, как теперь ее лучше называть, в бухте Мистаки?
— Почему «сосредоточились»? Это самый перспективный участок.
— Первая значительная находка там сделана только вчера. Откуда же вы взяли, что «участок» такой «перспективный»?
Савелко поерзал, поводил в воздухе руками и наконец сообщил:
— Исходя из общих соображений. Самое удобное место для причаливания, там же наверняка были портовые сооружения…
— Мест для причаливания полно. И удобных в том числе. Что же, везде клады?
— Нет, но это же упрощенный взгляд. На самом деле надо учитывать ряд факторов: смещение береговой линии, коммуникации, расположение наземных построек…
— Подождите. Я так понял, что вы заранее вычислили: искать здесь, так?
— В принципе, так, — подтвердил Савелко, внезапно успокаиваясь, — только эту заслугу я не могу приписать себе. Самым заинтересованным был Георгий, он очень верил в подводную археологию. И это совпадало с мнением руководства института.
— А вас это, надо понимать, не слишком интересовало?
— Почему же? Работы в комплексе давали возможность реконструировать всю культурную систему. Такой подход сейчас общепризнан.
Почему он так резко успокоился? Наверное, решил, что на покойника и начальство можно валить все что угодно.
— Следовательно, вы просто исполнитель. Вам указывают место работы, и вы действуете в соответствии с инструкцией?
— Я не совсем понимаю, к чему вы ведете, — ответил Савелко, и глаза его забегали.
— У вас репутация очень прозорливого руководителя. Любая точка — удача.
Савелко вымученно улыбнулся:
— Если бы так. Четыре последних удачных сезона, к сожалению, не моя заслуга. Скорее, это Нина Тарасовна… И Георгий.
— Нина Тарасовна?
— Ну да, Ерина, замдиректора нашего института. Совершенно блестящее предвидение. Я, собственно, не в курсе ее метода, но результаты удивили всех.
— И Георгия?
— Нет, не думаю. Он же был ее ближайшим помощником. Скорее всего, знал заранее.
— Скорее всего?
— Видите ли, несмотря на… ну, скажем, вынужденно ограниченный круг общения, с ней мы разговаривали немного… И не обо всем.
— Может быть, Сербина или Макаров знают больше?
— Затрудняюсь сказать. Вряд ли. То, что касается Ериной, для него не было предметом обсуждения. Тем более со Светланой… Да, так что работы в бухте Узкой были запланированы заранее, и ответственным был Мистаки.
Последнюю фразу Савелко выговорил быстро и отчетливо, словно хотел акцентировать мое внимание именно на ней.
— Почему же Ерина понукала вас лично, — я раскрыл журнал радиограмм: — «форсировать работы в бухте Узкой»?
Савелко вдруг взмок, но после паузы все же ответил достаточно спокойно:
— Радиограммы адресовались мне, конечно. Я же руководитель. Но разговаривал не только я. Есть же и неформальная часть. Приглашали на переговоры всех… Ну, то есть тех, с кем конкретно хотели общаться. Это же у нас почти единственная связь… И не считается нарушением…
— Да… У вас многое не считается нарушением…
— О чем вы? — встрепенулся Дэ Ка.
Увы, это я еще для себя самого не сформулировал. Просто чувствую: что-то не так. И сказал наобум:
— К примеру, вы не доложили о такой важной находке.
— Как не доложил? — засуетился Дэ Ка. — Георгий вчера беседовал с Ниной Тарасовной… Только записать в журнал я позабыл. Знаете, как бывает: сначала отвлекся, а потом не до того было…
— А о чем они говорили?
— Точно не знаю, я выходил… Но если это важно, то можно спросить у Нины Тарасовны.
— Сейчас?
— Нет, она: наверное уже дома, но завтра… Возможно, она сюда прибудет. А в поисковый журнал находку внесли. И очень оживленно обсуждали…
«Так оживленно, что в результате Георгий лишился жизни», — чуть не ляпнул я. Но сдержался. И перебрался в центр лагеря, к костру и приемнику.
Гроза подкатывала все ближе, бедный транзистор трещал, превращая музыку в нечто непотребное… Вчера тоже была гроза, и наверное, в рации тоже трещало и завывало, пока Георгий докладывал своей патронессе о Сирене, этом бронзовом подтверждении правильности ее таинственного метода.
Ерина… Нет, не припоминаю. Хотя какой-то Ерин, помимо всем известного генерала, фигурировал. Нет, не в деле… У трупа множественные разрывы капилляров. Наверное, Георгий испытывал боль. Хотя это не смертельно. И гидромолот, если он был, — тоже не смертельный… И в крови никаких особых признаков яда не обнаружено. А какой-то зуммер прозвонил, и Георгий увидел свою смерть. И умер в ужасе. И не верю я, совершенно не верю, что Георгий в самом деле настаивал, чтобы
