плечу.
— Всего… — поспешно ответил я и побежал назад.
Сержант держал открытую фляжку, дожидаясь меня. Я сделал несколько глотков. Бррр…
— Прощай, Митя, прощай, сержант, прощайте, ребята! Спасибо за все!
В течение получаса я сжился с ними так, будто мы знали друг друга от рождения. Прекрасные ребята!
В удобном месте я выскочил из окопа и распластался на земле. Охотно провалился бы сквозь землю. На этом поле, вероятно, останусь навсегда — мучает мысль. Это страшно. Я ведь еще ничего не сделал, не отомстил…
Снаряды рвались вокруг меня, как будто противнику хотелось именно моей смерти. Всего тридцать метров — и я был бы уже в окопе.
Огонь противника несколько ослабел. Я со всей силой прижимаюсь к земле, медленно подтягиваюсь на локтях. У меня не хватает смелости оглядеться. Проходят секунды, минуты. Жив, и до траншеи, к которой я так стремлюсь, остается всего несколько метров.
«Только не нервничать, — предостерегаю я себя, — только не нервничать».
Но что это? Положение изменяется. Наши вновь открывают сокрушительный огонь. Я могу поднять голову. Земля дрожит. Я не различаю отдельных выстрелов, только монотонный гул орудий, Я собираю последние силы и медленно приближаюсь к траншее. Прыжок — и я спасен. Спасибо вам, ребята! Спасибо, друзья мои сердечные! Спасибо изменчивому, как хамелеон, старшему сержанту, недоступному и суровому поручнику Лосю, Голонке, Тычиньскому. Спасибо Михалу из моей деревни, который направляет в эту минуту панораму орудия на ненавистную цель. Я уже бегу по траншее. Еще несколько десятков метров, и я у своих.
Влетаю на командный пункт. Он частично разрушен, один из солдат тяжело ранен. Здесь тоже было нелегко. Докладываю командиру о выполнении задания. Тот не замечает меня или не узнает. Я разочарован. После того, что я пережил… Докладываю еще раз.
— Не мешай, — отвернулся он от стереотрубы. — Сейчас получишь задание.
Я быстро прихожу в себя. Артподготовка продолжается.
— В связи с обнаружением противником нашего командного пункта необходимо соорудить ложный, сто метров влево, — отдает распоряжение командир взвода. — Пускай они думают, что уничтожили нас, — добавляет он.
Вчетвером отправляемся по траншее на новое место.
— А где старший сержант? — спрашиваю я Болека Солецкого.
— Прислал жратву, но сам не появился, — отвечает он. — Селедку и другие вкусные вещи. Только есть неохота. Был здесь и фельдшер. Всю рожь помял: как свист снаряда, так он в рожь бух, а мы, понимаешь, стоим. Не мни рожь, гражданин хорунжий, говорим ему…
Болек в армии был топографом, но до призыва — кандидатом в учителя. Поэтому болтливость была в некотором роде его профессиональной чертой.
Выбрасываем лопатами землю так, чтобы на расстоянии четырехсот метров это можно было заметить; вообще создаем движение.
Мы посменно следим за противником, чтобы в случае обнаружения нас быстро покинуть опасное место. Такой необходимости, однако, не возникает.
Наступает моя очередь дежурить. Наблюдаю за местностью.
— Пехота пошла! — кричу ребятам.
Большая цепь солдат двигается перебежками вперед.
«Успеха, Митя, успеха, сержант!» — мысленно приветствую я своих друзей. С левого фланга появляются танки; откуда они здесь взялись? Их ведь не было.
Артиллерийский огонь переносится в глубь обороны противника. Его интенсивность падает. Пушки малого калибра уже подготавливаются в дорогу. Танки и пехота исчезают в клубах дыма и пыли. Бой заканчивается.
Дороги забиты транспортом: танки, автомашины, прицепы с минометами, 45-мм и 76-мм пушками, гаубицами. Включаемся с нашим «доджем» в этот непрерывный поток. Проезжаем мимо кладбища. Оно совершенно разбито, все перемешано: человеческие кости, черепа, прогнившие доски гробов, кресты, каменные надгробия. Слева дымятся руины костела. Темнеет. Сюда я должен был подойти с советской пехотой.
В погоне за отступающим противником проходит несколько дней. Пехота плетется по обочинам дороги, облегчая движение транспортных средств.
Болек отвернул полы мундира, зажал их так, что они стали похожи на уши зайца, и задвигал ими, показывая на пехотинцев. Те грозили ему кулаками. Этакий фронтовой юмор. Подождите, думал я, наберетесь опыта, быстрее будете двигаться. Еще не воевали.
…Полевые кухни всегда отставали, голод докучал страшно, и мы практически ничем утолить его не могли. Все уверены, что неприятель закрепится на Буге, хотя не исключено, что придется начать операцию раньше.
Мысленно повторяю слова присяги: «…Клянусь земле польской и народу польскому честно выполнять долг солдата в ученье, в походе, в бою, каждую минуту и в любом месте. …Клянусь быть верным союзническому долгу перед Советским Союзом, давшим мпе оружие для борьбы с общим врагом. …Клянусь быть верным братству по оружию с союзнической Красной Армией. …Клянусь хранить верность знамени моей части и лозунгу отцов наших: за свободу вашу и нашу. …Клянусь, клянусь, клянусь».
Ночью форсируем Буг. Вступаем в первый населенный пункт. Радости нет конца. Нас окружают жители деревни. Растроганные матери плачут, девушки целуют нас, дарят цветы, мужчины — по извечному обычаю — подносят чарочку. Но это длится недолго: мы не можем здесь задерживаться. Умываемся, угощаемся кто чем — и дальше, вперед.
Форсированным маршем доходим до Хелма, первой столицы возрожденной Польши. Сегодня 22 июля, суббота. После короткого отдыха приводим себя в порядок и слушаем фронтовую сводку:
«Войска 1-го Белорусского фронта 22 июля 1944 года штурмом взяли город и важный железнодорожный узел Хелм, а также освободили более 200 других населенных пунктов». А ведь в составе этого фронта действует армия Войска Польского — наша армия.
Построенные большим каре, ожидаем чего-то значительного, исторического. Выступает, заместитель командира бригады по политико-воспитательной работе:
— …С сегодняшнего дня, с этой минуты мы перестаем называться Первой Польской армией в СССР. Мы объединяемся со сражающимися в стране отрядами Армии Людовой (АЛ) и Батальонов хлопских (БХ) и переходим под общее командование Войска Польского.
Громкое «ура» нарушает лесную тишину.
— …Сегодняшний день войдет в историю, ибо сегодня Польский комитет национального освобождения опубликовал исторический Манифест, который определяет главные программные положения народной власти, намечает основные направления возрождения освобожденной родины и революционных изменений в жизни народа.
Солдаты! Запомните мои слова: этот первый акт возрожденного польского государства открывает новую эпоху в истории Польши.
Затем заместитель командира разворачивает большой, еще теплый лист Манифеста и начинает читать:
— «Соотечественники! Пробил час освобождения. Польская армия вместе с Красной Армией перешла Буг. Польский солдат сражается на нашей родной земле. Над измученной Польшей вновь развеваются бело-красные знамена.
…Объединенные во славу Родины в едином Войске Польском, под общим командованием, все польские солдаты пойдут рядом с победоносной Красной Армией к новым сражениям за освобождение страны.
Пойдут через всю Польшу… и будут идти, пока польские знамена не зареют на улицах столицы надменного пруссачества, на улицах Берлина… Освобождение Польши, восстановление ее государственности, доведение войны до победного конца,
