мгновение обоих свалили на пол несовместимые с жизнью ранения в голову. Застрелены были еще два охранника, один из которых успел выхватить пистолет. Раненого полицейского быстро оглушили.
Ворота на выезд успели уже заблокировать, но Вождь заранее это учел. Закинув два короба с продукцией «Carrier» обратно в броневичок, шесть членов банды, включая главаря, быстро забрались туда, упаковались, как сардины в консервную банку.
Последним протиснулся Шмайсер, перед тем, как захлопнуть дверцу, он бросил разом все три гранаты – боевую и газовые. На запирание замок сработал быстро, гидравлическое устройство моментально задраило дверцу.
Взрыв у ворот все почувствовали по тому, как тряхнуло броневичок, но выброс слезоточивого газа заметил только Деготь, взявший в свои руки руль. Узкая щель замутилась белым, трудно было разглядеть насколько ворота повреждены.
Шумахер все еще оставался в третьем боксе. По коридору уже топали ботинки, но сюда пока никто не ломился. Все знали, что груз у «Carrier» самый ценный, никто не сомневался, что цель грабителей находится в боксе номер один.
До сих пор Шумахер ждал, пока откроется сквозной просвет. Теперь настал его черед проявить свой водительский талант. На крохотной свободной площадке он вывернул руль, резко накреняя набок облегченную версию броневика. Только таким образом машина вписалась в проем между соседними боксами, проскочила из первого во второй, из второго в третий.
Еще один вираж в сторону подорванных ворот. На этот раз вслепую, в белом плотном дыму слезоточивого газа. Шумахер рассчитывал прорваться сквозь дыру с первого раза, но это ему не удалось – машина зацепила рваный край металлических роллет.
Будь она потяжелей – смяла бы этот край и прорвалась на оперативный простор. Но силы удара не хватило. Копию, где все держалось на соплях, отбросило назад.
Глава 8
Миша Шестаков… Глебу не нужна была фотография, чтобы вспомнить бывшего сослуживца. Они только дважды сталкивались по работе – младшими офицерами в восьмидесятые годы, когда Слепому еще не сменили биографию и внешность, и был он штатным сотрудником. Тогда его использовали на разных заданиях, не всегда опасных для жизни.
Первый «стык» случился в Берлине, куда в правление «кремлевского старца» Черненко привезли на обмен диссидента-правозащитника. Кроме знаменитого обмена Луиса Корвалана, были и другие обмены, менее известные публике. Тогда в Берлине случился последний по счету.
Очкастого кандидата наук по фамилии Айхенвальд меняли на толстогубого негра – лидера одной из компартий на Юге Африки. По этому случаю в Берлин вылетело больше десятка сотрудников КГБ и почти столько же цэрэушников. Сиверову показалось, что сам обмен был всего лишь предлогом неплохо провести время в загранкомандировке.
Для него и Шестакова это были совсем другие часы и дни. Их нельзя было назвать особо напряженными – провокаций не предвиделось ни со стороны американцев, ни, тем более, со стороны бледного, мучимого язвой желудка Айхенвальда. Но оставлять диссидента в одиночестве нельзя было ни на минуту. Глеб и Михаил сидели в самолете справа и слева от кандидата наук, в том же расположении перемещались по улицам Берлина на заднем сиденье автомобиля. Жили втроем в двухместном номере гостиницы.
Ответственные лица с той и другой стороны не спешили с обменом. И тех и других ждала в родном ведомстве выматывающая работа с бумагами, нервотрепка с вызовами к начальству. Здесь они чувствовали себя почти на каникулах, проводили встречи и согласования в гостиничных ресторанах.
Если бы Глеб охранял кандидата наук в одиночку, возможно, все четыре дня большей частью прошли бы в молчании. Но Миша заполнил их доверху: рассказывал истории, обменивался впечатлениями от немецких телепрограмм, даже фокусы показывал без всякого реквизита.
Сиверов решил, что сослуживцу дали дополнительное задание: войти в контакт с диссидентом, вызвать его напоследок на откровенность. Особенно он в этом уверился, когда Шестаков начал рассказывать политические анекдоты, в том числе про покойного Брежнева. Так вот зачем под тумбочку подсунут включенный диктофон…
И все-таки он решил предостеречь товарища. Дождавшись, когда Айхенвальд попросился в туалет, он молча показал Шестакову «чудо техники». Тот искренне удивился:
– Серьезно не в курсе? – отключив запись, в свою очередь удивился Глеб. – Может, ты и анекдоты просто так, от нечего делать травишь?
– Да ну, пустяки, – добродушно улыбнулся Шестаков. – Кто их сейчас не травит? Даже в самом Политбюро наверняка хохочут в перерывах между заседаниями.
Сиверову еще не приходилось встречать такого пренебрежения к условностям у сотрудника госбезопасности.
– Тогда отмотаю назад, – решил он, все еще не веря до конца в поразительную беспечность Шестакова. – А то еще влепят тебе строгача.
– Наверное, в самом деле лучше стереть, – согласился тот.
Глебу пришло в голову, что диктофон вполне может дублироваться «жучком» в номере. Тогда его провинность окажется посерьезнее шестаковской – фальсификация оперативного материала. За такую, как минимум, выгоняют из органов вон.
И все же он не хотел неприятностей для сослуживца, которого впервые в жизни видел. Быстро отмотал пленку настолько, чтобы гарантированно стереть «криминальные» анекдоты и не оборвать диалог на полуслове.
Когда диссидент вернулся в комнату, Шестаков сменил тему, стал художественно рассказывать про Абрама и Сару. Тут Айхенвальд оборвал его:
– Прошу прощения, но я вас не желаю слушать. Именно из-за антисемитизма я не в последнюю очередь и добивался права на эмиграцию.
– Причем здесь еврейский вопрос? – снова наивно изумился Шестаков. – Это ж только анекдот. Немцам из «штази» я про Штирлица рассказываю, там же Мюллер и Борман полные козлы. Ребята нормально воспринимают, ржут.
– Ничего другого им не остается, – заметил кандидат наук. – А я вот не хочу делать вид, что умираю со смеху. И раньше не хотел.
– Напрасно, – пожал плечами Шестаков. – Не заработали бы себе язву желудка.
История с политическими анекдотами так и не вышла на свет благодаря стараниям Глеба. Но «строгача» Шестаков все же схлопотал. Случилось это под занавес, когда миновал самый ответственный момент обмена. Большой и болезненно толстый негритянский коммунист на слоновьих ногах кое-как втиснулся в машину с советским водителем. Щуплый диссидент в очках достался американцам.
В отличие от фильмов, изображающих подобные обмены, этот, реальный, закончился дружескими рукопожатиями всех участников из спецслужб. Время уже было другое, внутреннее напряжение «холодной» войны спало. Но Шестаков
