а сидеть в тепле перед мониторами – с постоянным доступом к холодильнику и туалету. Сказка, а не работа!
Днем еще приходилось напрягаться: ездить вслед за Ритой по кружкам ее детей, не попадаться ей на глаза в магазинах. Но в ночных сменах самым сложным было не заснуть.
– Ну как она? – поинтересовался Егор, принимая дежурство у своего предшественника. Этот тоже работал охранником на Дубровина, но был из молодых, тех, кого Егор еще толком не успел изучить… тех, кто знал Илью Дубровина только как законопослушного бизнесмена и не догадывался о его прошлом. – Все еще истерит?
– Нет, вроде успокоилась.
– Да ладно!
– Почему нет? Она ж к психологу бегает чаще, чем за хлебом, – хмыкнул молодой охранник. – Порой шарахается еще от темных углов, но потом сама над собой смеется. По ходу, это у нее реально осеннее обострение такое было – рано началось и рано отпустило.
– Очень может быть.
– Я слышал, она раньше совсем психованная была, даже вены себе резала или что-то типа того…
– Это мы обсуждать не будем, – сухо произнес Егор.
Молодой охранник не смутился:
– Значит, правда. Я так и думал. Да мне это не важно, в общем-то, главное, что сейчас она унялась! Сегодня так вообще спокойная была.
Рита и теперь оставалась спокойной. Не подозревая обо всех камерах, давно установленных в ее квартире, она возилась с детьми, готовила ужин, позже включила какие-то мультики. Ее мужа снова не было дома, но Дубровин сказал, что это нормально. Егор воздержался от комментариев.
Вечер переходил в ночь, Рита повела мелких в спальню. Егор воспользовался этим, чтобы сходить на кухню и взять из холодильника бутылку воды – кофе не хотелось, да и не помогал ему никогда кофеин. День был не слишком утомительный, и Егор не сомневался, что со всем справится.
Вот только оказалось, что он переоценил собственные силы. В сон его начало клонить вскоре после того, как он вернулся к мониторам. Сначала это показалось ему мелочью: позднее время, на экране ничего не происходит – неудивительно, что Егору спать хочется! Однако игнорировать эту сонливость не получалось, она набирала силу, веки становились тяжелыми, в глаза будто пригоршню песка бросили. По телу разливалось теплое онемение, словно убеждавшее: не нужно дергаться, пара часов отдыха пойдет ему на пользу. Егор понимал, что это ненормально, а выхода пока не видел, мысли стали медленными и какими-то пустыми, словно и не ему принадлежащими.
Он с трудом поднялся, сделал пару шагов к коридору. Ему нужно было прийти в себя – хоть как-то. Сделать этот проклятый кофе или холодный душ принять, что-то должно помочь… Но Егор не успел даже попробовать. Мир стремительно терял свет и краски, образы перед глазами мутнели и расплывались. Он едва успел добраться до двери, когда реальность окончательно рассыпалась, и Егор даже не успел почувствовать собственное падение.
Очнулся он на полу – один, живой и невредимый, но с гудящей головой. Не так паршиво, как с похмелья, но тоже не сахар. Некоторое время он вообще никак не мог сообразить, где он находится. Потом вспомнил, резко поднялся и тут же пожалел об этом, потому что перед глазами все закружилось, а в висках полыхнула острая боль. Однако сознания он не лишился – и на том спасибо.
Что-то случилось в день, когда случиться не могло, злость и тревога придавали Егору сил, морок наконец отпускал.
– Эй! – позвал он. Голос звучал тихо и хрипло, во рту пересохло. – Есть здесь кто?
Но ему никто не ответил, да и шагов Егор не слышал. Он по-прежнему оставался в квартире один – и ничего не изменилось. Свет горел там, где его оставил включенным единственный обитатель квартиры. Мониторы работали. Ничто не указывало на постороннее присутствие… Кроме того неприятного факта, что Егора опоили снотворным.
Он и мысли не допускал, что отключился просто потому, что устал. И усталости не было, и с ним подобного никогда не происходило, и его нынешнее состояние указывало на воздействие препаратов. Но кто мог такое провернуть? Молодой охранник, уже продался? Нет, вряд ли – если только он не совсем идиот, а идиота Дубровин на такое задание не послал бы. Скорее всего, тут действовал посторонний. Он добрался до квартиры, когда внутри никого не было, она ведь пустовала, пока Павловские жили в коттедже. Неизвестный подсыпал снотворное… Куда? Только в воду, других вариантов нет. Егор помнил, что бутылка была запечатана, когда он взял ее из холодильника. Однако это ничего не гарантировало, только усыпляло бдительность. Неизвестный мог заменить обычную бутылку на подготовленную им – или использовал тонкий шприц, чтобы ввести снотворное в воду, купленную охранниками.
Егору хотелось проверить свою теорию, получить уверенность, которая ничего бы уже не изменила, однако вернула бы ему хоть какой-то контроль над ситуацией. Казалось, что сделать это так просто – вот же эта бутылка, он не выпил все, воды хватит для анализа! Однако Егор остановил себя, прекрасно зная, что это ловушка. Тот, кто сумел пробраться в квартиру и подсунуть снотворное, наверняка наблюдал за ним. Он знал, когда Егор отключился, и без труда пробрался сюда, чтобы заменить воду со снотворным на обычную. Сам Егор так и поступил бы…
Идеальное исполнение указывало на профессионала такого уровня, который Егор недавно считал невозможным для этой ситуации. Того, кто сумел бы издеваться над Ритой, оставаясь невидимым для ее наблюдателей…
Воспоминание о Рите хлестнуло плетью, заставило перевести взгляд на мониторы. Нельзя сказать, что Егор потерял так уж много времени, раздумывая о собственных проблемах, но даже за это ему было стыдно. Ему следовало сразу подумать о ней, ведь все это наверняка затевалось не для того, чтобы охранник на полу отоспался!
Взгляд на мониторы чуть успокоил его, показал, что в квартире на десятом этаже не было погрома – ни разбросанных вещей, ни разбитой мебели, ни пятен крови на полу. Дети спали в своих кроватках, разноцветный ночник позволял разглядеть их спокойные лица. Рита тоже вроде как не пострадала… на первый взгляд. Увы, на первом взгляде спокойствие и закончилось.
Она была в гостиной перед работающим телевизором. Вот только Рита не сидела в кресле или на диване, она стояла на коленях в центре комнаты, мерно покачиваясь. Она закрыла лицо руками, и Егор не мог сказать наверняка, все ли с ней в порядке. Но ее поза и сгорбленные плечи намекали, что она плачет.
Наблюдателям было запрещено вступать в прямой контакт с семьей Павловских. Исключение было всего одно – непосредственная угроза жизни. Сейчас Рите
