направляя свою кобылу следом за рвущимся в чащу Усинем.
— И чего мне в доме не сиделось? — буркнул старик-домовик, нахохлившийся, что спящий сыч.
— Мир повидать захотел, — рассмеялся, обернувшись Возгар.
— С тобой повидаешь… И мир, и замирье, и драконье пекло в придачу.
* * *
Солнце клонилось к закату, лес становился все гуще, а тьма непрогляднее. Только Усинь, не зная устали, ломился вперед, что ярмарочный ослик за подвешенным перед носом яблоком. Зимич дремал, привалившись к надежному плечу Бергена, да и здоровяк нет-нет, а тер кулаком глаза.
— Довольно, братец, в самую чащу нас завел. Нешто злыдням на прикорм, да навиям на потеху? — Возгар старался придать голосу бодрости, но у самого уже тело свело от долгой тряски в седле. Дорого бы он дал за горячую лохань, да удобную перину «Драконьего брюшка». Всегда ласковый и чуткий с конем, наемник уже был готов перейти от уговоров к силе, но Усинь как почуял настрой хозяина — встал, как вкопанный, тревожно ведя ушами и настороженно фыркая.
— Ну вот, хороший…. — не успел мужчина закончить, как конь вскинулся, заржал и пуще прежнего припустил, не разбирая дороги в самый ельник.
— Да чтоб тебя семеро ярило! — ругнулся лучник, вжимаясь в холку и натягивая поводья — без толку! Мощного быстроного Усиня было не остановить.
Возгар не слышал поспевает ли за ним Берген — в ушах свистел ветер, хрустели сухие ветви под копытами, шумно дышал конь. Не видел, что впереди — где-то в мире света и яркой осени солнце уже коснулось кромки земли, здесь же в лесном сумраке царила тьма, да редкие проблески золотых огней — то ли отсветы заката, то ли, что ближе к истине, хищные очи рыщущие добычу. Но воин чуял — зло близко, высматривает, вынюхивает, жаждет — и оно ближе с каждым мигом, точно ополоумевший конь несет его на закланье.
Внезапно посветлело. Колкий хлесткий ельник сменили березы с осинами, впереди замаячили всполохи костра.
«К добру ли это?» — успел подумать Возгар, прежде чем почуял запах, тревожный, опасный, незабвенный — так пахло в кузнях, когда меч лишь обретал себя под молотом кузнеца. Горячим металлом, пронзающим плоть — пахло кровью. А следом пришли звуки — стоны боли, крики ярости, хрипы предсмертных мук.
— Удружил, так удружил! — скривился наемник, останавливая внезапно ставшего покладистым коня и спешиваясь. Одеревеневшие ноги едва не подогнулись, коснувшись земли. Тут же рядом возник Берген, без слов толкая в бок, одновременно помогая не упасть и вопрошая о планах. Возгар криво усмехнулся:
— Драться! Зря что ль приехали?
— За кого? — Берген вытащил меч, длинной своей превосходящий рост Зимича. Домовик, как всегда почуяв битву, схоронился, будто его и не было.
— Разберемся, — Возгар вскинул лук, рассудив, что пара метких выстрелов обеспечит товарищам преимущество.
Пронзительный женский визг вскинулся над шумом схватки.
— Погнали! — сжав зубы, процедил наемник и ринулся вперед.
Незамеченные за шумом и смутой товарищи остановились за раскидистым кустом, оценивая на чьей стороне сила, а с кем правда.
— Погань Дирова! — Возгар вскинул лук, примечая вчерашнего смердящего рыбой выродка.
Рука Бергена повелительно легла на плечо:
— Мой, — буркнул светловолосый великан, и, не выжидая более, вышел на свет, оглашая поляну громким ревом хищника, жаждущего битвы. Бандиты всполошились, вскинулись на нового, и Возгар тут же выпустил одну за другой две стрелы, снимая шустрого поганца, крадущегося к мечнику с тыла, и другого, рябого, готового метнуть нож.
— А сам-то сучкастый где? — прикрывая товарища, лучник оглядывал поле битвы. Вкруг горящего костра в беспорядке раскидалось, разворотилось то, что было лагерем богатых торговцев. Пронзенный корягой у перевернутой телеги истекал кровью один из защитников — старый вояка, кажется, так же коротавший минувшую ночь в «Драконьем брюшке»; чуть поодаль прям на разорванных мешках с поклажей бездыханный со свернутой шеей лежал тот, в ком Возгар по богатым одеждам признал торговца. Прям у его ног поджарый выродок терзал молодку, кусая и яря с равной охотой. Третья стрела прошила затылок посягнувшему на чужую честь.
Возгар чувствовал, как в нем разгорается нетерпение, жажда кинуться следом за Бергеном в самую гущу, рвать и крушить врага, не жалея своего живота и сил. Но от меткого глаза его проку было больше, чем от острого сакса в умелых руках. Пригнувшись, побежал вдоль поляны вкруг, выслеживая, выглядывая добычу — раз, и еще одна стрела нашла цель в груди выродка, занесшего рогатину над желторотым юнцом. Два — и бабкин амулет на груди отозвался жаром опасности. Лучник вскинулся, примечая зорко всякую деталь.
Сквозь прореху шатра шагнула высокая фигура с длинными как ветви руками, сжимая в сучковатых пальцам обломки кантеле. Под окинутым пологом на голой земле без движенья лежало тело Скёль, а над ним склонилась черная фигура — не человек, не животное, о четырех лапах, но будто с женским лицом. Костер вспыхнул ярче и в свете его существо обернулось. С длинных клыков, обнаженных хищным оскалом, капала кровь. Черным огнем горели подведенные сурьмой глаза.
Эспиль, неудавшаяся полюбовница, смотрела прямо на Возгара и облизывала алые губы не по-людски длинным языком.
5. Меж навий и злыдней
— Навье племя! — лучник сжал в кулаке черный драконий коготь амулета. Горячий, точно уголь, выхваченный из костра! Жар от него не жег — впитывался в ладонь, тек по жилам, согревая, бодря, делая окружный мир ярче, а движения воина быстрее.
Эспиль уже вскинулась с четырех лап, обретая на глазах человечий облик, скрывая гладкий мех под бледной кожей, слепя наготой, жуткой своей притягательной красой. Ночная тьма, смотрящая из подведенных сурьмой глаз, расползалась по женскому телу, оплетая узорами, свиваясь змеиными клубками на груди, животе и бедрах.
Возгар замер со вскинутым луком, завороженный. Ни шевельнуться, ни отвести очей — так вот чем навии мужиков пленяют! Такой отказать — всю жизнь сожалеть потом! А про рога и копыта брешут, разве что когтей такой длины и остроты у баб отродясь не видывал.
Эспиль улыбнулась, длинный розовый язык облизал кровавые губы. Стрела дрогнула в умелых пальцах. Ближайшая ива склонилась, потянула к воину безлистные прутья ветвей.
Глухо охнул поодаль Берген, пропустив удар, золотом вспыхнул янтарь бабкиного оберега. Драконий коготь обжег кожу ключиц. Лучник выдохнул, выныривая из колдовского омута, круша наваждение, обретая силу противиться сластолюбной тяге. Вовремя! Уже цеплялись за одежду заговоренные сучья, скалился, обратившийся к лесной братии Дир, а троица полукровок кралась к наемнику, потерявшему на краткий миг самого себя от порочной навьей красы.
Эспиль усмехнулась, подмигнула бездонным оком и вернулась
