глаза. Больше врать было нельзя.
– Так… слушай. Помнишь волшебную лампу, которую я принес на церемонию Приветствия? Ну, это… – Он глубоко вздохнул. – Я украл ее обратно из кабинета декана Хамбурга, вызвал джинна и пожелал, чтобы Кима влюбилась в меня, но джинн был проклят и заставил тебя переключиться на меня. Так что все твои чувства ко мне ненастоящие.
Он испуганно отступил в угол, ожидая мщения.
Гефест с любопытством посмотрел на него, потом пожал плечами.
Аладдин застонал.
– Геф, ты меня даже не знаешь.
– Я знаю, что ты прикусываешь губу, когда пытаешься блефовать в покере, – ответил Гефест. – Я знаю, что ты всегда оставляешь от сэндвича с сыром маленький кусочек, даже если потом начинаешь есть следующий. Я знаю, что ты слишком много ходишь на цыпочках, и когда ты бегаешь, это выглядит особенно забавно. Я знаю, что ты предпочитаешь перезрелые бананы, слишком крепкий чай и слишком низеньких девчонок, потому что, если рядом нет Кимы, ты заглядываешься на Фарину, а она ростом с эльфа. Еще я знаю, что тебе не нравится мой смех, потому что ты вздрагиваешь каждый раз, когда я начинаю смеяться. Наконец я знаю, что ты любишь танцевать, потому что ты в гостиной сделал шимми[6], когда мы с ребятами дурачились, играя на литаврах. Ну да, совсем я тебя не знаю, ага.
Аладдин уставился на Гефеста, на его губах налип сахар. Он поднял вверх палец.
– Я бегаю не забавно.
– Я не могу понять, на кого ты больше похож: на балерину или на грабителя, который пытается тайком сбежать из банка.
– И что с того, что мне нравятся невысокие девочки? Ты вообще первый за Кимой приударил! – Аладдин оперся о стену и покраснел. – Все то хорошее, что вы видишь во мне… Когда проклятие снимут, ты вообще не захочешь иметь со мной ничего общего, не говоря уж о дружбе. Все это исчезнет.
Гефест задумался над его словами.
– Ну, если ты действительно наложил на меня чары, то ты, наверное, прав. Первое, что я сделаю, – врежу тебе прямо по твоему красивому лицу. Так что лучше надейся, что заклинание будет действовать вечно.
Аладдин смог лишь улыбнуться в ответ.
Сверчки заиграли оживленное рондо, и Аладдин сам не заметил, как начал притопывать и подергивать плечами в такт. Гефест внимательно разглядывал его.
Аладдин застонал.
– О боже. Ладно. Ладно! Но только потому, что ты репетировал…
Гефест схватил его за руку и вытащил на танцпол. Аладдин пытался следовать за ним, крутясь то в одну, то в другую сторону, но каждый второй шаг оказывался невпопад.
– Я вообще не понимаю, что делаю! – крикнул Аладдин.
– Ты танцуешь! – засмеялся Гефест.
– Ты прав. Мне действительно не нравится твой смех! – сказал Аладдин.
От этого Гефест засмеялся еще громче.
Вскоре начал смеяться и Аладдин, безуспешно пытаясь поспеть за другими парами, скакавшими по залу. Сверчки играли все быстрее и быстрее, движения Гефеста были плавными и уверенными, а Аладдин выглядел как еле ковыляющий дурачок, но чем хуже он танцевал, тем шире улыбался, чувствуя себя в полной безопасности рядом с лучшим другом. И лишь когда музыка закончилась слишком рано, и вся скорость и волнение исчезли в трелях флейт, и они с Гефестом остановились, он понял, что все остальные пары остановились и смотрят на них.
Тишина становилась все пронзительнее. Под ногами хрустели снежные конфетти. Всегдашники разглядывали Аладдина. И впервые в их взглядах не было ни подозрительности, ни превосходства – только искреннее восхищение, словно он только что доказал, что достоин не просто учиться в Школе Добра, но и стать ее заслуженным лидером.
Кима выбралась из толпы, даже не оглянувшись на Абрама.
Она подошла к Аладдину и протянула ему руку.
– Можно станцевать с тобой следующий танец? – спросила она.
Аладдин улыбнулся и посмотрел на Гефеста.
Тот по-дружески сжал его руку, потом отошел.
Сверчки заиграли медленный таинственный вальс, Аладдин положил руку на талию Кимы и попытался вести ее в танце, как мог, а остальные пары вращались вокруг них. Киму, похоже, не волновало ни то, что он никак не может попасть в ритм, ни то, что он периодически наступает ей на ноги. Ее темные глаза смотрели прямо в его глаза.
– Ты впечатлил меня, Аладдин из Шазабы, – сказала Кима.
– Потому что я танцую с тобой, одетый в штаны твоего парня? – спросил Аладдин.
– Потому что ты не стесняешься признать свою неправоту.
– Я не мог позволить Гефесту умереть от голода.
– Расскажи мне о чем-нибудь, что тебя в нем удивило. Что-нибудь, чего не знаю я.
– Он раскладывает одежду в шкафу по цветам.
– Это… неожиданно. Расскажи что-нибудь еще.
– У него есть собственная корзинка с мылом, которым он пользуется вместо школьного. Говорит, что у него очень чувствительный нос, и свое мыло нравится ему больше.
– А как оно пахнет?
– Да так же, как школьное.
Кима засмеялась.
– Если бы ты был собой, когда мы познакомились, а не пытался выпендриться своей дурацкой лампой, между нами все было бы куда проще.
– А так твой истинный возлюбленный не смотрит на тебя, – ответил Аладдин.
Кима огляделась, чтобы убедиться, что Гефеста нет поблизости.
– Он не мой истинный возлюбленный, – сказала она. – И дело не только в этом. Ты сумел выпутаться из невозможной ситуации. А еще ты, в отличие от других мальчиков, готов к любым неожиданностям. Гефест вел себя словно он уже мой парень, даже до того, как мы познакомились. Словно нас вместе свела судьба. А Абрам после одного-единственного танца уже говорит о свадьбе, потому что союз принцессы Мейденвейла и принца Фоксвуда – хороший повод заключить союз между нашими королевствами. У Добра есть привычка – заранее предполагать, как все должно пойти. Именно поэтому Зло в половине случаев побеждает. Мы слишком заняты предвкушением «жили они долго и счастливо» и из-за этого промахиваемся мимо хороших концовок.
Аладдин улыбнулся.
– Если бы я знал, что эта история закончится тем, что Гефест станет моим лучшим другом, а тебя я буду обнимать в танце, то попросил бы у этого фальшивого джинна больше желаний.
– Твое желание ведь исполнилось? – спросила Кима.
– Не могу сказать, – ответил Аладдин. – Это секрет.
Глаза Кимы заблестели.
– Ну, тогда мне надо убедиться самой.
Она встала на цыпочки и приблизила свои губы к его губам…
ХЛОП! В зале сверкнула молния, снег вдруг завихрился и превратился в странную темную маску, которая насмешливо посмотрела на юную парочку. А потом, словно дракон, выдохнула поток морозного воздуха, поваливший всегдашников на пол.
Когда Аладдин пришел в себя и
