действительные меры выяснения этого вопроса, созвав на совещание всех инженерных начальников ж[елезной] дороги и наших военно-инженерных частей. Если дело стоит серьезно и можно действительно опасаться подкопа, донести мне кратко: «Да, серьезно». Я тогда остановлю движение царских поездов, и будет изменен маршрут царской семьи на другое направление.
Если же это объяснится другими причинами, то надо принять все меры самой внимательной охран, а мне донести: «Опасности нет». Мы поезда пропустим все совещание, и все меры держите в совершенном секрете.
Крепко пожав мне руку, он меня отпустил.
На станции я приказал подать себе дежурный паровоз. В это самое время прибыл с поездом из Тифлиса великий князь Михаил, торопясь упредить проезд царской семьи и побывать у себя в Боржоме. Увидев меня на перроне, он спросил меня о здоровье г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака. Я тихо доложил ему о полученной нами телеграмме и моей поездке по этому вопросу с полномочиями г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака. Великий князь побледнел и схватил себя за голову.
– О, Боже, Боже! Какой скандал и позор Кавказу, если это действительно подкоп! Слушай! В твоих руках честь всего Кавказа. Будь мудр, как змея и не поддавайся никаким колебаниям. Если есть хоть какая-либо серьезная угроза в возможности подкопа, хватай саперную бригаду генерала Зеземана[22] и контр-траншеями вдоль полотна в опасном районе прервите работу минера. Но если это лишь воображаемая опасность, не забывай о страшном скандале и позоре огласки этого происшествия на весь мир. Смотри же, не забывай моего совета в этом деле, – и он быстро ушел со станции к своему экипажу.
Я был потрясен его волнением и словами. Подали дежурный паровоз. На донесение о происшествии с участка я отвечал после полученного требования приказанием ждать моего прибытия всем причастным к этому вопросу. Г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак телеграфировал лично начальнику Закаспийской ж[елезной] дороги, что уполномочивает меня для решения этого дела. Поэтому, когда на паровозе я достиг перегона от Тифлиса, то у будки сторожа собрались уже все заинтересованные служащие ж[елезной] дороги, жандармский полковник Герцог, участковый строевой начальник и все члены охраны и поста этого участка пути. Кратко обменявшись сведениями, мы приступили к осмотру места стоянки часового, а также всей открытой, с мелкими кустами местности по обе стороны полотна ж[елезной] дороги. Мне доложили, кроме того, что личным распоряжением полковника Герцога местность тщательно осмотрена на меньше, чем на 1½ версты в каждую сторону, обследован каждый куст и кочка; из двух жилых домиков жители были и раньше удалены, а теперь осмотрены и обследованы щупом все постройки, их пол, маленький хозяйственный подвал. Нигде не найдено никаких признаков землекопных наружных работ, отдушин и провалов. Местность на всем этом участке занята теперь тройной линией охраны и на глубину не меньше 2-х верст в каждую сторону.
Эдуард Эдуардович Зеземан
Забрав всех участников осмотра на паровоз, я отправился на ст. Тифлис, куда вызвал начальника ж[елезной] дороги, начальника Кавказской саперной бригады г[енерал]-л[ейтенант] Зеземана и командира роты 1го железнодорожного батальона, состоящего в Свите и уже присланного с ротой вперед в Тифлис для организации наблюдения за движением с поездами чрезвычайной важности по пути в Батуму. В царских комнатах станции мы все собрались на совершенно секретное совещание, в котором я оказался председателем, как представитель и заместитель г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака. Начали опрос с часового на опасном посту. Он точно повторил то, что сказано им было первый раз и находилось в телеграмме. То же подтвердил разводящий, вызванный свистком часового; то же подтвердил и караульный унтер-офицер. Командир роты этого участка, прибывший на вызов караульного начальника значительно позже, уже стука подземной работы не слышал; ответственный начальник всего участка – командир батальона – только осмотрел местность и составил в наш штаб телеграфное донесение. Жандармский надзор железнодорожной линии, уведомленный одновременно начальником войскового участка, обследовал местность по обе стороны дороги и два домика с подвалом, находившихся в полуверсте от переезда через полотно. Ничего подозрительного не оказалось. Стали допрашивать путевого железнодорожного сторожа – он тоже ничего не прибавил к уже известному. Но допрошенный затем нами старший дорожный мастер, работавший много лет на этой железной дороге, решительно усомнился в заявлении часового: слышал ли он подземную работу, или треск и лязг рельсов от других причин. Здесь поднялся чисто технический спор: некоторые инженеры дороги приняли сторону дорожного мастера, а к ним присоединились и командир железнодорожной роты, состоящей в Свите государя. Эта сторона старалась объяснить шум и стук, принятый часовым и др. чинами строевой охраны за работу подземного минера, естественными причинами; старшие же начальники ж[елезной] дороги, г[енерал]-л[ейтенант] Зеземан и полковник Герцог, сильно возмущенные таким простым объяснением этого подозрительного и невыясненного факта, требовали самых решительных мер, а именно: немедленно открыть по обе стороны опасного участка полотна глубокие траншейные работы, чтобы прервать работу минера, если она ведется здесь.
– Но это потребует много времени и перерыва движения поездов чрезвычайной важности, так как в нашем распоряжении меньше 1½ суток, – возражали им.
– Я готов поставить на эту работу всех людей вверенной мне бригады и настаиваю на необходимости безотлагательного выполнения такой предупредительной меры, – твердо заявил г[енерал]-л[ейтенант] Зеземан.
– Я протестую против такого легкомысленного объяснения причины подземного стука, слышанного часовым. Ведь дело идет о жизни и благополучии императорской фамилии, а в этом случае никакие предупредительные меры для обеспечения безопасности не должны считаться чрезмерными, – вызывающе заявил жандармский полковник.
Начальник дороги и его старшие сотрудники молчали. Мне становилось жутко и страшно за исход совещания. Я решил еще раз переспросить часового.
– Когда тебя поставили на пост в эту смену?
– Так что, в полдень, ваше в[аше] бл[агоро]дие
– А какая была погода? – спросил часового командир дворцовой железнодорожной роты.
– Так что, солнышко дюже здорово грело, – последовал ответ.
– Ну, и когда ты услышал стук, какая была погода? – продолжал свой допрос настойчивый ротный командир.
– Так что, пасмурно стало, – отвечал часовой.
О погоде это сведение подтвердили разводящий, караульный унтер-офицер и строевые офицеры войсковой охраны, заявившие, что когда они прибыли к месту, то погода испортилась, появились тучи, ветер и сильно похолодало. Тогда я решил допросить еще раз старшего дорожного мастера, который так настойчиво опровергал мнение часового о подземном минере.
– Да вы, господин, позвольте мне спросить часового, – сказал мастер.
– Изволь, спрашивай, – ответил я.
– Вот что, мил-человек! А как, значит, минер-то этот стучал тебе? На что похоже было? – спросил часового дорожный мастер.
– Похоже, как бабы кочергой из печки золу выгребают, – отвечал часовой.
– Ну, а тебе как
