адресовала следователю:
– Вы предполагаете подставу?
Семен Аркадьевич вздохнул.
– Сами по себе предположения мало что решают. Хотя… – Он ненадолго задумался. – Вас ведь тоже удивило, что эта треклятая статуэтка, будь она неладна, валялась в лужу крови, аккурат рядом с трупом?
Селиверстов произнес это раздраженным тоном, словно досадуя на то, что это обстоятельство никоим образом не укладывается в общепринятые представления о преступниках. Мол, не мог, что ли, этот Златогорский забрать статуэтку или, на худой конец, стереть с нее свои отпечатки. Тогда все было бы просто и понятно. А так… Нетипичный какой-то преступник.
– И знаете, что пришло мне в голову, едва я начал изучать материалы дела? – Семен Аркадьевич внезапно оживился, раздражительности как не бывало. – Что этот самый Кирилл вошел зачем-то в кабинет убитого, ну как его…
– Евстафьева, – подсказала я, слушая рассуждения Селиверстова с напряженным вниманием.
– Да! Ну так вот. Кирилл Златогорский, ничего не подозревая, заходит в кабинет и видит эту ужасающую картину.
– И в ужасе убегает не только из кабинета Евстафьева, но и вообще из здания, – подхватила я.
Семен Аркадьевич одобрительно кивнул.
– Я ведь просмотрел запись камеры видеонаблюдения. Вы ее видели?
– Да, я говорила с Кирсаненко.
– Ну, тогда вы наверняка заметили, что Златогорский, выйдя из здания, явно нервничал. Он был чем-то взволнован, но отнюдь не испуган. Он мог в панике схватить статуэтку, не осознавая опасности, которую таит для него этот поступок. После чего он отшвырнул это бронзовое чудище и, тотчас забыв об этом, выбежал из кабинета, а потом и из здания. Вот чем бы я объяснил и отпечатки своего подзащитного на орудии убийства, и поспешное бегство Кирилла с места преступления. Преступления, совершенного не им.
Я поняла, что Селиверстов уже попытался выстроить предварительную стратегию защиты.
– А вы спрашивали об этом самого Златогорского? – осторожно уточнила я.
– Да в том-то и дело! – увлеченно продолжал Семен Аркадьевич. – Это первое, о чем я спросил у Златогорского, когда мне позволили с ним побеседовать.
– И Кирилл подтвердил ваше предположение?
– Отнюдь! – Селиверстов сокрушенно покачал головой. – Златогорский утверждает, что до того самого утра, когда явившиеся в офис сотрудники обнаружили тело, он понятия не имел о том, что Евстафьева убили. Кирилл говорит, что, когда он в последний раз видел Евстафьева, тот был жив и здоров и собирался куда-то уходить. Сам же Кирилл вернулся в свою, как он выразился, комнатушку, чтобы составить таблицу для преддипломной практики, сколько-то времени там провозился с этой самой таблицей, после чего сразу же пошел домой, ни в какие другие помещения офиса не заглядывал.
– А почему же он так нервничал, когда выходил из офиса?
– Я и этим поинтересовался, – кивнул Семен Аркадьевич. – Златогорский как будто удивился, но все же ответил, что не помнит, чтобы он нервничал. Просто пару раз оглянулся, чтобы посмотреть в окно, выключил ли он свет, когда уходил. Вот и все.
Селиверстов разочарованно развел руками.
– Следователь Кирсаненко не сомневается в виновности Златогорского, – произнесла я вполголоса.
Это сообщение Семена Аркадьевича не порадовало, хотя он наверняка знал это и без меня.
– Ну, так что ж, работа такая у Кирсаненко – не сомневаться. – Селиверстов усмехнулся. – К тому же вы сами подметили – Кирилла разве что с поличным не задержали. Но ведь не с чем было его задерживать!
– А отпечатки?
– А что отпечатки! – Адвокат вновь во-одушевился. – Златогорский работал в том же офисе, он по нескольку раз в день заходил в кабинет Евстафьева. Мог попросту взять со стола эту статуэтку, повертеть в руках и поставить обратно, разве нет?
Я кивнула, полагая, что Селиверстов прав в своих рассуждениях.
– Ведь не будешь в каждом предмете предполагать потенциальное орудие убийства, которое потом на тебя же и навесят, разве я не прав? – продолжал наседать на меня Семен Аркадьевич, словно я была одним из присяжных заседателей.
– Конечно, правы, Семен Аркадьевич, – примирительно сказала я.
– Ну а убийца совершил свое гнусное дело уже в перчатках, – завершил свои рассуждения Селиверстов. – Умышленные убийства именно так и совершаются.
– Умышленное убийство, – повторила я и немного помолчала. – Следователь Кирсаненко считает, что убийство было совершено в состоянии аффекта. Но он-то, конечно, уверен, что убийца – Златогорский.
– Состояние аффекта! – неприязненно передразнил Селиверстов. – И все ляпы, об устранении которых позаботился бы хладнокровный убийца, можно списать на состояние парня, который не сознавал, что делает.
Семен Аркадьевич сердито покрутил головой.
– Но ведь, если Евстафьева действительно убил Кирилл Златогорский, то признание аффекта – оптимальный вариант, – продолжала я дотошно расспрашивать адвоката.
Мне было очень важно выяснить истинную позицию Селиверстова, ведь от этого зависело, стоит ли мне вообще продолжать это расследование, пока я не слишком глубоко в него ввязалась. Или все же вовремя остановиться, чтобы не терять зря времени, а заодно не подвергая риску свою безупречную репутацию частного детектива без осечек.
– Ну, во-первых, хоть это и аффект, а все-таки судимость, – начал было Семен Аркадьевич и тотчас оборвал самого себя на полуслове.
– А во-вторых? – осторожно поинтересовалась я.
– А во-вторых, – бодро заявил Селиверстов, – я считаю, что вам следует продолжать расследование. И тогда вы, возможно, получите за него весь гонорар, а не только задаток.
Тут Семен Аркадьевич с улыбкой посмотрел на меня, лукаво прищурившись, и я невольно рассмеялась в ответ.
Ох и хитрец же этот адвокат! Хотя, с другой стороны, как же иначе.
Глава 3
Вернувшись домой, я первым делом сварила себе кофе и, устроившись в кресле с чашкой любимого напитка, попыталась проанализировать не столько полученную информацию, сколько собственные ощущения.
С информацией-то как раз дела обстояли не ахти. Я с сожалением призналась самой себе, что все собранные мной сведения соответствовали тому, что я узнала в самом начале от своей клиентки. Разве что беседа с Анастасией, секретаршей Виталия Евстафьева, оказалась более или менее информативной.
Что же касается ощущений, то бишь хваленой интуиции Татьяны Ивановой, то здесь вырисовывается следующая картина. На одной чаше
