с таким энтузиазмом, что из-под косынки, словно пружинка, выпрыгнула еще одна непослушная кудряшка и упала ей на лоб. — Три раза в день мы обязаны протирать коридор, лестницу и лифт. Утром, пока все завтракают, в обед и вечером, часов в десять, когда в основном все жильцы уже по номерам расходятся.
— Вчера вечером, часов в десять, — уточнил Лев Иванович время, которое его интересует, — вы тоже протирали пол на этаже?
— Да, — кивнула Мира и вдруг нахмурилась, словно вспомнила что-то не очень приятное.
Гуров сразу же обратил на это внимание и спросил:
— Что случилось? Вы что-то вспомнили?
Мира кивнула, но рассказывать не стала, словно ждала, когда ей зададут наводящий вопрос. И Лев Иванович его, конечно же, задал.
— Вы что-то слышали или видели? Что-то необычное или неприятное?
Девушка несколько секунд молчала, а потом нехотя ответила:
— Слышала, как спорили в номере два голоса. Один звучал глухо и спокойно, а второй был громкий и нервный.
— Голоса были мужской и женский? — Лев Иванович словно клещами вытягивал из Миры слова.
— Нет, оба были мужскими.
— И о чем же эти голоса спорили?
— Спорили? Нет, они не спорили. Тот мужчина, что говорил громко, требовал у другого, чтобы он не… Дословно это звучало так: «Не выпендривайся, Женя! Ты же прекрасно знаешь, что Инга написала лучший рассказ в этом сезоне и достойна премии. Ты ведь читал все эти убожества!» Что ему ответили, я не расслышала, голос был тихий, но после этого тот, другой, словно с цепи сорвался и начал еще громче кричать. — Мира перевела дыхание и продолжила рассказывать под требовательным взглядом Гурова: — Потом я включила пылесос и не слышала, о чем они говорили.
— Пылесос… — задумчиво произнес Лев Иванович.
Он припомнил, что вчера вечером тоже слышал из спальни приглушенный звук пылесоса из коридора, но не обратил на это особого внимания.
— Да-да, — посмотрел он на замолчавшую Миру. — Так что там было дальше?
— А потом дверь широко распахнулась. Вернее, даже не просто распахнулась, а чуть не соскочила с петель и не сбила меня с ног, и из номера выбежал мужчина. Высокий, но не худой, темноволосый, растрепанный и красный весь. Я выключила пылесос и хотела просить мужчину, чтобы он не открывал так резко двери, но он не обращал на меня внимания и продолжал кричать.
Мира снова замолчала и, потупив глаза, стала смотреть на носки своих туфелек. Гуров терпеливо ждал.
— Он крикнул: «Ты еще пожалеешь о своих словах и будешь плакать кровавыми слезами и умолять меня».
Девушка снова замолчала и вопросительно посмотрела на Льва Ивановича, словно ожидая от него какой-то особой реакции на свои слова, но тот молчал, и тогда Мира пояснила:
— Второго мужчину, который жил в номере… Ну, тот, которого убили… Его видно не было. Он, наверное, был где-то в глубине комнаты. А высокий, не дождавшись ответа на свои слова, вдруг с такой силой захлопнул дверь, что даже штукатурка от стены отлетела. Я ему крикнула: «Что вы творите?!», но он только глянул на меня со злостью и широким шагом пошел к лестнице.
Мира замолкла.
— Все? — уточнил Лев Иванович, подождав полминуты и выдержав паузу.
— Да, все, — кивнула Мира.
— А второй мужчина из номера больше не выходил?
— Нет, не выходил. Когда ушел скандалист, я штукатурку пылесосом собрала, а потом Екатерине Васильевне позвонила и все рассказала, чтобы она у себя отметила, что надо закрасить стену в коридоре, — Мира неопределенно махнула рукой в сторону триста третьего номера. — В тот вечер больше я уже не видела ничего особенного. Домыла пол и ушла в комнату горничных.
— А где находится комната горничных?
— На первом этаже. В правом от лифта крыле здания. Там у нас и хозяйственные помещения, и комната охраны. А в левом крыле тренажерный зал и конференц-зал, — добавила горничная.
— Да, я помню, — кивнул Лев Иванович. — Что ж, Мира, спасибо вам, что помогли. Вас уже опрашивали сегодня оперативники?
— Нет пока, — опустила та голову. — Но мне сказали, что я могу идти домой, и взяли номер телефона.
— Ну, хорошо. А мне вы свой номер телефона не дадите?
— Дам, — чуть улыбнувшись, тихо ответила Мира. — Вы ведь полковник из Москвы? Тоже будете расследовать? — поинтересовалась она.
— Меня попросили, — неопределенно и как бы извиняясь, ответил Гуров.
Мира продиктовала ему свой номер, и он, еще раз поблагодарив, отпустил ее. Оглядевшись, Лев Иванович увидел, что Крячко все еще беседует со старшей горничной, а народу в коридоре прибавилось вдвое. Покачав в недоумении головой, Гуров подошел к спокойно стоявшему среди толпы писателей охраннику и хмуро спросил:
— Послушайте, мне обязательно нужно переговорить с вашим начальством, чтобы вы занялись своими прямыми обязанностями и навели порядок на этаже, где произошло убийство?
Пожилой охранник, словно очнувшись ото сна, вдруг ожил и развил бурную деятельность, невольно напомнив Льву Ивановичу персонаж из рассказа Чехова об унтере Пришибееве. Все вокруг вдруг заколыхалось и ожило. Началось движение. Одни жильцы с этажа быстро, но при этом постоянно оглядываясь на Гурова и Крячко, стали расходиться по своим номерам. Вторая партия постояльцев, тех, что жили на других этажах, парами нехотя отходили к лестнице и лифту, и тоже все время оглядывались, словно в ожидании, что сыщики вдруг передумают и, остановив их, начнут опрашивать всех разом.
Гуров снова покачал головой. С одной стороны, он понимал всех этих людей — они переживали в некотором роде шок от случившегося, ведь убили их соратника по перу, председателя конкурсной комиссии и заслуженного члена Союза писателей. Но в то же время он терпеть не мог, когда люди просто из любопытства вертелись у него под ногами. Наблюдая за тем, как рассасывается толпа, он одновременно анализировал то, что услышал от Миры.
— Инга, — пробормотал он имя, которое упомянул, по словам горничной, черноволосый скандалист. И ему припомнилось, что он уже слышал сегодня это имя.
«Ах, да! Инга Корсун, — вспомнил он. — Ее упоминала Ольга, когда рассказывала о том, кого они встретили вчера вечером, возвращаясь в номер после прогулки».
Гуров записал это имя себе в маленький блокнот, который по старой привычке, вместе с авторучкой, всегда носил с собой в кармане не только на работе, но и когда просто выходил из дома. Кто знает, как повернется жизнь, и не понадобится ли записать что-то важное. Хотя на память Лев Иванович пока еще не жаловался, но считал, что лучше уж подстраховаться, чем в самый нужный момент не иметь возможности записать что-то важное и нужное.
«Надо будет побеседовать с ней и с ее защитником-крикуном, — размышлял он. — Наверняка это именно тот самый писатель, с которым у Кирьянова, по словам Ольги, были напряженные отношения, и приходил скандалить
