— Итак, — заговорила она, не дав ему даже присесть, — теперь ты знаешь об этой девушке.
— Он просил меня развеять его прах над ее могилой.
Мать кивнула и глянула через плечо, как будто ей послышались чьи-то шаги на пороге. Свет упал на ее лицо: ни печали, ни протеста, спокойное приятие.
— Она была дочерью офицера. Он полюбил ее, а вскоре она умерла. Мне кажется, они и знакомы-то были всего неделю.
— Неделю? — переспросил Фосс. — И он рассказал тебе о ней?
— Он рассказал мне о своей первой любви. Твой отец был безукоризненно честным человеком, неспособным что-то скрывать и умалчивать. Его сестра дополнила его рассказ кое-какими деталями.
— Но ты стала его женой, всю жизнь прожила с ним… Нет, этого я делать не стану!
— Сделаешь, Карл. Сделаешь. Раз он этого хотел, я принимаю его волю. Ты представь себе это так: твой отец любил идею, вернее, идеал, не тронутый, не оскверненный грязью повседневной жизни. Самая чистая любовь, какая только бывает на земле. Совершенство, — недоумевающе пожала она плечами. — После всего, через что прошел твой отец, как же не дать ему упокоиться рядом с его идеалом, с той мечтой о покое и мире, каких он не имел в этой жизни.
Похороны состоялись три дня спустя. Людей пришло немного, друзья отца по большей части воевали, кто на одном фронте, кто на другом. Фрау Фосс пригласила всех на чай к себе домой, и среди тех, кто принял ее приглашение, оказался майор Гислер. После чая Карл отвел его в кабинет отца, чтобы поговорить наедине.
Фосс попытался передать майору содержание отцовского письма, но Гислер жестом остановил его, прошел к телефону, проследил шнур до розетки и выдернул вилку. После этого майор уселся в то самое кожаное кресло у окна и сложил руки на груди. Фосс сказал, что хочет серьезно поговорить с ним. Гислер не отвечал, он поднес палец ко рту и задумчиво грыз костяшку. За исключением суставов пальцев все его тело, кажется, было покрыто густой порослью волос. Темный, грозный, нависал он в кресле, широкие черные брови сошлись на переносице. Большой рот с полными губами казался неожиданно чувственным, а щеки, чисто выбритые с утра, уже заметала щетина.
— Я понимаю, вам нужно навести обо мне справки прежде, чем мы сможем поговорить, — продолжал Фосс.
— Мы уже навели справки, — перебил его Гислер.
Фосс призадумался:
— В Растенбурге?
— Нам известна, к примеру, ваша реакция на смерть рейхсминистра Тодта, — сказал Гислер. — Известно, как вы были… разочарованы бессмысленной гибелью людей под Сталинградом. К тому же ваша родословная…
Нахмурившись, Фосс приводил мысли в порядок.
— Кто же? Вебер?
Гислер на миг распахнул ладонь и снова сплел пальцы.
— Вебер исчез, — вспомнил Фосс. — Что с ним произошло?
— Мы не знали, что он — гомосексуалист. Есть такие вещи, о которых не узнаешь заранее, как глубоко ни копай.
— И где же он теперь?
— Вебер навлек на себя серьезные неприятности. Очень серьезные, — подчеркнул Гислер. — Он вел себя безответственно в таком месте, где ищут — и находят — козлов отпущения.
— Такая обстановка… он не выдержал…
— Мог бы удовольствоваться шнапсом.
— Почем вы знаете, что я не гомосексуалист?
Гислер пристально посмотрел на него, чувственный рот на этот раз показался Фоссу довольно-таки хищным.
— Вебер! — ответил наконец майор таким тоном, как если бы предпочитал получать свои сведения из более надежного источника.
— Ну да, кому и знать, как не ему, хотя — поди разберись. Женщин в Растенбурге мало, а те, что есть… — Фосс прервался, сбитый с толку неожиданным направлением беседы. Меньше всего он хотел копаться в грязном белье. Он приготовился идти на подвиг, а они тут обсуждают сексуальные пристрастия.
Гислеру такого ответа было достаточно, и он тоже не настаивал на продолжении беседы. Майор сообщил Фоссу адрес виллы в Гатове, назначил встречу на следующий день и поднялся. Мужчины пожали друг другу руки, и Гислер задержал его ладонь в своей. На миг Фоссу почудилось, что то была окончательная проверка на гомосексуальность, но нет, то было братское рукопожатие. Он принят.
— Вебер ничего не скажет, — посулил майор. — Если повезет, он выживет, но в Растенбург не вернется, это исключено. Подумайте хорошенько, прежде чем явиться завтра в Гатов. Не так-то легко быть врагом государства — не народа, вы же понимаете, но государства, такого, какое мы сейчас имеем. Это опасная, одинокая жизнь. Каждый день, год за годом, вам придется лгать своим коллегам. Друзей у вас не будет, друзьями обзаводиться опасно. Вам потребуются крепкие нервы, чтобы выполнять эту работу, не столько ум, сколько жесткая логика и твердость души и еще некоторые качества, которых может у вас не оказаться. Никто не осудит вас, если вы не приедете завтра в Гатов. Мы пойдем дальше, каждый своим путем, и все вместе будем молиться за Германию.
В ту ночь Фосс спал плохо, он вновь и вновь перебирал свои слова и поступки, пытаясь понять, сколь велика его вина в участи Вебера. К четырем утра, в тот час, когда сводят счеты, отец и мать, Юлиус и Вебер окончательно заполонили его разум, и тут-то его посетило внезапное откровение: он осознал власть слова, могущество человеческой речи. Едва слово сказано, воротить его нельзя и все меняется. Никто не заставлял отца рассказывать матери о Розмари Хауссер, но он сделал это, а в результате — непреодолимое отчуждение, неизгладимое разочарование, с каким его мать прожила жизнь. Всего несколько слов, одна или две фразы, одно имя. И сам Фосс теперь понимал, что в том роковом разговоре с Вайссом не слово «физика» или «естественные науки» насторожило полковника, а эпитет «естественный» применительно к женщинам. Фосс не был готов к такому повороту разговора, он выболтал лишнее и подтвердил уже сложившееся подозрение. Когда говоришь с кем-то, размышлял Фосс, ты не знаешь, что уже известно собеседнику, что он думает, какое мнение сложилось у него заранее, а потому случайное слово приобретает несоразмерный смысл. Подумав так, он перестал метаться по кровати. Нет, не он скормил Вебера людоедам, разве что подал Вайссу нож и вилку.
На следующий день Фосс отправился в Гатов, нервничая, как перед визитом к врачу: а вдруг не слишком беспокоивший симптом окажется предвестием смертельной болезни. Дверь открыла экономка, провела его в заставленную книгами комнату в дальней части дома и принесла настоящий кофе с домашним печеньем. Гислер привел на встречу высокого человека с военной выправкой, хотя и одетого в гражданский двубортный пиджак. Человек был лыс, лишь с боков да на темени уцелели короткие темные волосы. Очки в золотой оправе, отметил Фосс. Имени этого человека ему не суждено было узнать, хотя Фосса Гислер ему представил.
Они поговорили об учебе Фосса в Гейдельберге, о последних открытиях физиков. Человек в штатском понимал, о чем речь; не ученый, это ясно, однако основы он знал. В отличие от Вебера термины вроде «радиоактивное вещество», «критическая масса», «цепная реакция» и «атомный реактор» не были для него китайской грамотой.
