место для приёма пищи?
Попытка шутить. Снова неловкая улыбка.
— То есть простите, я не совсем это хотел сказать. Конечно, я рад, если вы присоединитесь ко мне…
— Валя, всё в порядке, — успокоила я вконец смутившегося парня. — Да, если ты не против, мы с удовольствиемприсоедимся. Знакомься, — поставив поднос, я повернулась к Марго, которая одновременно со мной сделала то же самое (с более слышимым грохотом). — Это Валентин, работает в нашем отделе. Он старший лаборант в биохимической лаборатории, где ты, кстати, сегодня побывала. Или вы, может, уже там виделись?
Марго посмотрела на меня. На какой-то миг её лицо приобрело задумчивое выражение. В следующую секунду она отрицательно помотала головой и вновь обратила внимание на нового знакомого.
— Очень приятно. Вердина Маргарита. Новый инженерный техник НИИ и подруга Кати, — она посмотрела на Валю, улыбнулась и протянула руку. Её карие глаза засветились искренней приветливостью. — Можно просто Марго. На всякий случай прошу нас извинить за столь безобразное вторжение к вам и за то, что будем присутствовать тут ещё несколько минут.
В ярко-голубых глазах Вали появилось веселье. Он улыбнулся.
— Ничего. Я рад пообедать в обществе таких приятных дам.
Мы сели напротив него. Но прежде, чем кто-то успел притронуться к еде, Марго, открыв свою сумку, извлекла из неё целлофановый пакет, в котором оказался пластиковый контейнер.
— Угощайтесь, если кто-то захочет, — распаковав его и поставив в центр на стол, весело и располагающе сказала она. — К вам это тоже относится, — Марго подмигнула Вале. Тот с вежливой улыбкой кивнул в ответ.
Валентин был худого, но крепкого телосложения; всегда гладко выбрит и коротко подстрижен. Его выступающий вперёд подбородок был чересчур крупным, нос — длинным, а кожа — слишком светлой для брюнета, из-за чего цвета его глаз и волос казались особенно насыщенными. В прошлом году, в конце июня, он отметил тридцатилетие — и его следующий день рождения был не за горами. Работал Валя в НИИ уже три года и успел дослужиться до старшего лаборанта. Этот молодой человек отличался замечательным воспитанием: всегда и со всеми оставался спокойным, вежливым и учтивым. Но притом являлся классическим интровертом: больше всего на свете любящий биохимию и свои опыты он целиком погружался в науку и растворялся в ней, забывая о реальном мире и настоящих людях. Валя мог начать или поддержать общение, но только по необходимости, по делу, либо из чувства такта. На большее сближение он ни с кем не шёл. Впрочем, здесь, среди учёных, подобные ему люди не были такой уж редкостью. О жизни Вали вне стен НИИ, соответственно, почти ничего не известно — лишь тот факт, что он проживает с матерью где-то рядом с Воробьевыми горами.
— Как у вас… дела? — осторожно спросила я Валю, втыкая вилку в горбушу.
Тот пожал плечами.
— Вроде нормально. Работаем потихоньку.
Несмотря на светский тон, за столом в сгустившемся между нами воздухе буквально кожей ощущалась тягость от невысказанного вслух, но незримо присутствующего отголоска несчастья.
Мы оба понимали, о чём идёт речь, и оба не решались упомянуть это прямо, боясь тревожить друг друга. Боясь, что от этого свет и безмятежность дня окажется всего лишь иллюзией.
Я знала, что Валю допрашивали в полиции, как свидетеля — последнего, кто видел Котова живым. И знала о существовании вероятности, что из свидетеля Валя легко мог превратиться в подозреваемого.
Если этого уже не произошло.
Напротив меня Валя молча доедал суп-лапшу.
Машинально кладя себе в рот кусочки блюда, я наблюдала, как по мере каждого взмаха ложки убывает жидкость в его тарелке. Вот её уже совсем не осталось. Звяканье ложки о пустое дно — и чаша отодвигается в сторону, уступая место блюдцу, наполненному рисом с мясом и овощами.
Я перевела взгляд на лицо Вали. Его жевательные мышцы ритмично работали, глаза следили за вилкой, с помощью которой он периодически клал себе в рот еду. Слишком сосредоточенный взгляд для человека, который наслаждается любимой пищей. Под глазами залегли тени. Между бровей заметна была глубокая морщина.
Марго слева от меня иногда принималась что-то говорить. Хмыкая и кивая в ответ, я, не вслушиваясь, продолжала думать, глядя то на Валю, то в собственную тарелку. Рыбу с гарниром я уже доела, однако вкус как этого блюда, так и другого — салата, никак не мог отвлечь меня от собственных терзаний.
Валя наверняка страдает. Переживает и за коллегу, и из-за того, что некоторые размышляют о его причастности. Что, если кто-то ему уже открыто высказывал свои подозрения? Или того хуже — это произошло в полиции? Может, все его сторонятся? А ведь у него даже нет друзей, чтобы с кем-нибудь поделиться. Его некому поддержать, некому выслушать. Насколько близкие отношения у Валентина с мамой? Может ли он открыть душу родительнице? А если она больна и Валя предпочитает не беспокоить её своими проблемами?
Мне хотелось помочь ему. Сказать, что я всегда готова его выслушать. Заверить, что всё будет хорошо, что всё обязательно выяснится и разрешится.
Но я не знала, как начать с ним этот разговор, и стоит ли вообще.
Никогда я ещё не была в такой ситуации.
— Екатерина Семёновна… Простите, но мне кажется… У вас всё в порядке? — Валя участливо и обеспокоено посмотрел на меня.
— Что? Ах, да, — поспешно заверила я, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. — Просто задумалась…
Собственно, почему бы и не сейчас?
— О Котове.
И тут же пожалела о своих словах. Наверное, его уже с этим достали. Сейчас подумает, что я ещё одна любопытная, которая хочет расспросить, как именно он пропал — а потом сделать свои выводы, которые будут, возможно, не в его пользу. А ведь в моих планах вовсе нет желания кидать в Валю очередной камень.
Валентин нахмурился, отчего морщинка между его бровями прочертилась ещё сильнее.
— Валя, прости. Тебя, наверное, с этой темой уже достали. Я не собиралась расспрашивать тебя насчёт Котова. Просто… я беспокоюсь за него. Как и ты. Он был очень хорошим человеком, и мне бы хотелось, чтобы всё это оказалось недоразумением и он нашёлся живым и невредимым. Я думаю, многие этого хотят и ждут. Антон вот… с тех пор, как Эдик пропал, всё время ищет новости о нём. Несколько раз в день. Ничего не пропускает. И я тоже…
Я замолчала. Сказать что-то вроде «мы не подозреваем тебя» было не в моих силах — как ни крути, просто так эта фраза казалась слишком неподобающей. Даже если с моей стороны это было бы искренним.
