в своей крови драгоценные крупицы силы. Никаких тебе работы над собой, поиска себя и долгого и не всегда приятного общения с источником — быстро и более-менее удобно. Если, конечно, не принимать во внимание некоторую этическую составляющую.
Вот тогда-то и была создана Инквизиция, на тот момент состоящая пополам из одарённых и оборотней. А первооткрывателей по кровавой части, не стеснявшихся в открытую демонстрировать свои возможности и, как следствие, потребности (что поселило в умах тёмного средневекового населения Европы суеверный ужас перед кровососущими мертвецами и породило массу фольклорных произведений на эту тему) благополучно уничтожили оборотни. Не просто так, конечно, а собрали совет Инквизиции, заочно приговорили к смерти и методично привели приговор в исполнение. Подробности той операции остаются до сих пор наглухо засекреченными и покрытыми мраком, но и без них понятно, что это было нечто масштабное и страшное. Справедливости ради стоит добавить, что нарушающие закон оборотни сначала карались их внутренним судом, а с момента создания общей структуры, совет Инквизиции стал вершить судьбы нарушителей с обеих сторон.
После выяснилось, что были и более сообразительные кровососы, благоразумно скрывающие свой образ жизни, в том числе и по сей день. Кроме того, имеется ещё одна чисто физиологическая подробность: при потреблении крови возникает зависимость сродни наркотической, а раскрытие себя становится делом времени.
— Просто интересно, как так вышло, что мы просра… потеряли участие в Инквизиции в части следствия? Почему оборотни отлавливают наших, а наши их — нет? Суд-то двуединый.
— Пару веков назад наши в следствии тоже были. Но законники вычистили свои ряды так, что отлавливать нарушителей с их стороны не приходится — их просто нет. Знаешь, какая у них иерархия и подчинение? А за умышленное убийство человека безо всяких судов, — Федька провёл ребром ладони по шее, — раз, и того. Свои же.
— А за убийство одарённого? — поёжилась я.
— Тут уж как суд решит.
— Для чего это противопоставление? Типа для равновесия?
Оборотни же силой мира не пользуются, их способности от источника не зависят, и всякие манипуляции с силой одарённых на них вообще не действует. А вот физически они намного сильнее и выносливее любого живого существа.
Кроме того, оборотни могут перемещаться между мирами и традиционно считаются хранителями границ. Вот уже несколько сотен лет перемещение между мирами для одарённых прекращено. Хотя многие рвутся попасть в этот, ставший мифическим, соседний мир.
— Конечно. И они, и мы здесь пришлые, и не должны нарушать идиллию между творениями мира. Дополняем местные единство и борьбу противоположностей. А в Инквизиции состязательность процесса даже на этапе следствия формально присутствует сильно больше адвокатской роли. Там есть такая фигура, как встречный обвинитель. При желании, и на сегодняшний день можно вступить в процесс в этом статусе, вот только повода давно не было.
— Ты для этого человеческую уголовку выбрал, чтобы в Инквизиторских нюансах профессионально копаться? — хмыкнула я. — Смотрю, вопрос неплохо изучил.
— Не без этого, — самодовольно улыбнулся Фёдор. — И вообще, интересно же.
Поведение Яна при таком раскладе — борьбы противоположностей — не удивительно, но совсем не оправдывают его предубеждëнности в отношении меня лично. Обидно. Хотя, на кой чёрт мне нужно его хорошее мнение? Мне с ним детей не крестить.
— Федь, а оборотни часто допускают связи с людьми?
— Я думаю, что да, и довольно часто, как и мы, собственно говоря. Иначе вымерли бы, как вид, наверное. Но, думается, тоже открываются не всем подряд. Ладно, сменим тему — нашла тоже эксперта по оборотням.
На том и распрощались.
* * *
Весь следующий день я плодотворно провела в компании учебника и шоколада. Сделав небольшой перерыв, я решила позвонить Жанке. Злиться на неё за сводничество желания не было: домой меня доставили, всё хорошо — какие претензии? А в её понимании доставка состоялась в приятной компании «запавшего» на меня красавчика: да я просто обязана до сих пор пребывать в экстазе! Короче, я плюнула на едва зародившиеся, но скончавшиеся под тяжестью доводов рассудка, обижоны, и набрала подругу. У неё оказалось всё в порядке, судя по голосу — она была бодра и весела — и собиралась вернуться в родные пенаты завтра (в понедельник) вечером — первый экзамен у неё был по расписанию во вторник. Спрашивать по телефону о «белоконном принце» я не решилась — приедет, вот и поговорим.
К позднему вечеру я поняла, что кроме мозга питание требуется и остальным частям тела. От шоколада уже слегка подташнивало, и я, особо не заморачиваясь на внешний вид, прямо в спортивных штанах, в которых ползала по дому, кроссовках и курточке на рыбьем меху, двинулась в ближайший круглосуточный магазин. Нога у меня почти не болела, я решила рискнуть и воспользоваться своим транспортным средством. «Да и замерзнуть не успею, можно не обряжаться в меха», — прыгнув в прогретую машину, рассудила я.
В следующее мгновение я чуть не поседела. Из глубины тёмного двора к машине метнулась тень, прильнула к окошку с пассажирской стороны и застучала ладонями в стекло, тихо подвывая. Я, медленно холодея, бестолково зашарила руками под рулем и только через минуту сообразила, что ключ зажигания у меня в другой руке.
— Прости, прости меня дуру беспутную… — разобрала я из потока стенаний.
— Тьфу, Люба, — облегчённо выругалась я. — Ну надо же — дура беспутная… Что хотела-то? — с раздражением опустила стекло я.
Люба засунула зарëваную чушку в салон машины.
— Ах, Майя, Майя, пригрела ты на груди змеюку подколодную…
— Люба, давай без мелодраматизма. Какую еще змеюку?
— Меня, меня — змеюку неблагодарную! — проскулила Люба и принялась повествовать на разные голоса. — Он мне: «Говори, как на духу, какую гадость она тебе продала?», а я: «Ничего Майечка мне не продавала, она хорошая девочка!», а он: «Не бойся, я ей ничего не сделаю, мне только надо знать. Что она тебя научила делать? А не скажешь, я тебя…», — Люба сделала страшные глаза и погрозила невидимой себе кулаком. — Запугал меня ирод проклятый, я ему копию заявления тваво и отдала… — снова принялась за стенания она, громко шмыгая носом и размазывая по лицу кулаком слёзы и сопли. — Ох, прости меня, прости…
— Стоп-стоп-стоп, я ничего не понимаю! Кто — он? Какой ирод?
— Так хахаль твой, тот чернявенький!
— Ах, чернявенький… понятно.
Вынюхивал, значит. Гад ползучий. Цели он перед собой не ставит…
— Маюшка, тебе ведь ничё за то заявление не будет? Михалыч б запретил, если б нельзя, да? Он же должен знать, чай участковых чему-то учат… Чё такого-то? — причитала она.
— Ничё такого, Люба. Иди давай. Ничё
