Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
без стыда, совести и с очень мобильными моральными нормами. Самбуров давал ей столько свободы и личного пространства, сколько хотела она, и насколько она же хотела, впускал в свою жизнь. В беспринципное, непробиваемое чудовище он превращался, только если решал, что Кире грозит опасность. Вот здесь Самбуров был способен на все и оказывался не слишком щепетилен в методах – мог устроить слежку, угрожать, запугивать, манипулировать всеми доступными ему законными и незаконными способами. И чихать он хотел на честность, мораль и этику. Про компромисс и вовсе не слышал. Увы, бокс, в его понимании, относился как раз к списку опасностей. И ничего уж тут не поделать.
Самбуров вел авто и поглядывал на Киру. Нет, он не умеет читать мысли, не видит людей насквозь, и Кира Вергасова для него сплошная тайна, но он не сомневался – она беспокоится и тревожится. А еще явно что-то задумала. Что? Теперь тревожился и беспокоился он.
Самбуров свернул во дворы, подкатил к шлагбауму под арку, высунул в окно корочку.
– Вы в седьмой дом, в сорок вторую. Да-да, предупредили, – отчитался охранник.
Значит, Вольцев и Павел Андреевич Родионов уже созвонились.
Самбуров припарковал машину в просторном дворе многоэтажных новостроек. Клумбы, огороженная детская площадка с яркими лазалками, качелями и городками, собственный мини-бульвар, обрамленный лавочками и пока не разросшимися деревьями. Мини-мир за шлагбаумом. Респектабельная публика, отгороженная в своем комфортном оплаченном мирке. Григорий не имел ничего против того, что за вполне умеренную сумму человек желал обеспечить себе иллюзию безопасности и отделить себя от случайных и нежеланных гостей.
Консьерж профессионально улыбнулся и подсказал:
– Шестой этаж, лифт налево.
Кира нажала на кнопку и улыбнулась Григорию в зеркало лифта. Он потерся носом о ее висок.
Из квартиры Павла Родионова пахнуло мертвым спокойствием и безнадежностью. Они будто шагнули в каплю янтаря, где навечно застыл жук. Теперь здесь навсегда одно время. Жизнь замедлилась, почти остановилась.
Хозяин по очереди поздоровался с Кирой и Григорием и по очереди задержал на них взгляд пустых, будто выцветших глаз. Кира с облегчением отметила, что пожилой мужчина принимал душ, причесывался, надевал чистую одежду, и явно с утра, а не перед их приходом. Если человек соблюдает чистоту, ухаживает за собой, приводит в порядок внешность, значит, горе не сломило его настолько, чтобы он встал на путь самоуничтожения.
– Не против побеседовать на кухне? – Приволакивая одну ногу, Павел Андреевич вел их за собой. – Я закрыл ненужные пустые комнаты, пока Даша моя в станице у сестры находится. А в спальной как-то неприлично принимать женщину. Скомпрометирую еще…
Он пытался шутить. Тоже хороший знак. Бывший следователь держался стойко, невзирая на все удары судьбы. Смерть жены, инсульт, теперь вот зверское убийство сына. Даша. Кем бы ни была эта женщина, хорошо, что она есть.
– А я вам подыграю и изображу хозяйку, – проказливо предложила Кира, нажимая на кнопку чайника.
Хозяин дома с едва заметным вздохом сел в высокое кресло возле стола.
Присутствие женской руки в кухне чувствовалось. Чисто, ухоженно, салфетница с салфетками, мытые фрукты в вазе, полная конфетница. Плитой пользовались, цветы на подоконнике поливали.
– Павел Андреевич, в последнее время что-то странное, необычное в поведении вашего сына вы замечали? – начал Самбуров. – Может быть, он был раздражен или злился?
Родионов несколько раз кивнул, качнувшись вперед, глядя на свои руки.
– Он всю жизнь был злой, раздраженный, недовольный, – медленно произнес бывший следователь. – Метался, суетился, выбирал, где лучше, где слаще. Но не смог найти ни себя, ни счастья. В оперативной работе не прижился, бизнесом занимался, тоже не вышло, потом в службу безопасности ушел. Тоже ненадолго. И везде психовал, хамил, врал, что-то доказывал, всех вокруг обвинял. Взысканий наполучал, долгов понаделал, вот и все итоги жизни. И конец соответствующий.
– Конец жуткий, никому не пожелаешь, и не часто подобное случается. У вас есть подозрения, кто бы мог такое сотворить с Андреем?
Родионов думал долго.
– Я уже по-всякому прикидывал. Желающих ему зла полно. И не мудрено. Он по жизни много кому нагадил, кого обидел, кому жизнь подпортил. Я наверняка всего и не знаю. Ко мне-то он в основном прибегал, когда зад замарает и подтереть надо. Тогда да. Папа помоги, папа позвони. Но только, думается мне, те, кто на него злость затаили или поквитаться хотели, его бы пристрелили, придушили, ну избили до смерти. А тут… – Следователь помолчал. Он подумал. Подумать успел основательно еще до прихода Григория и Киры. Сейчас он подбирал слова: – Перебили суставы, сложили как куклу-марионетку, печень выдрали да покусали. Даже пылая ненавистью и желая смерти, кто ж кусать-то будет? Это совсем сбрендить надо.
Кира старалась не греметь чашками, не совершать лишних движений, чтобы не привлекать к себе внимания и не сбить Родионова с мыслей.
– Его пытали. Может быть, что-то хотели выведать? Может быть, дела бизнеса? – предположил Самбуров.
– Не знаю. – У Родионова была абсолютно честная и открытая мимика, не придраться. Он даже кивать перестал и помотал головой. Жесты соответствовали сказанному. Но Кира уже уловила: что-то заставляет мужчину говорить медленно и тщательно подбирать слова. – Денег и ценностей у него не было. Одни долги. Если ему чуть что попадало, он сразу все проматывал да еще в кредит влезал. Должника, сам знаешь, не убивают, потому что с трупа уже ничего не возьмешь. А если информацию какую-то вытаскивали… Одно могу сказать. Если от Андрея что-то было нужно, то они это получили. Любые сведения, любую информацию, все что угодно.
Самбуров вскинул на полковника ясный взор.
– Андрей был жутким трусом. Хорохорился, как индюк, раздувался, строил из себя силача, решалу, сурового волка. Да только зуботычину дай, и вся его драчливость, как иголка с сухой елки, слетала. Так с детства было. Нашкодит, упрется, не признается. Мать орет, ремнем грозит, а он глазенки сузит, шипит. В отказ, и все. А как я по заднице один раз поддам, и еще не больно, а он уже как соловей поет. Во всем признается. Боялся он и боли, и крови.
– Павел Андреевич, а после больницы он помогал вам? Инсульт – дело серьезное. Поддержка родных важнее всего, – включилась в разговор Кира.
– Повадился одно время, – ответил Родионов. – Я даже заподозрил, что он с корыстью какой заходит. Будет уговаривать меня завещание переделать или денег ему на его воздушные замки подкинуть. Я не шибко богат, но кое-что имею и все на внучку отписал.
Черты лица старика смягчились. Глубокая складка на лбу разгладилась. От глаз разбежались лучики. Старый прожженый опер упомянул о внучке, которая радовала.
– Но нет. Про завещание ни разу не заикнулся. Однажды я сам не утерпел и заговорил, так он свернул разговор. Сказал: «На Ваську – самое то». Она одна наш лучик,
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
