пожелала Водичка. - Услышим твое описание этих мешков под глазами.
- Они от матери.
- И зачем взяла?
Аникс нахмурилась. - Я же говорю: они от матери.
- Так почему она отдала их тебе, и почему ты согласилась их взять? Что она сказала? "Вот, милая, я устала таскать эти мешки". А ты говоришь: "Да, мамочка", и вот она ты, выглядишь, будто жила под камнем.
- Это же взаправду? Ну, хорошая попытка. Всех тяжелых успела убедить, точно.
- В чем убедить?
- Что ты тверже шлюпочного сиденья, Водичка.
- Нужно было вступить в "Коготь". И не пришлось бы выслушивать всякие оскорбления. В "Когте" они разговаривают только об убийствах, да и о чем еще можно болтать? Особенно Когтям.
- Омс был в "Когте". Может, и остался.
- Омс? Не верю. Он никогда не говорит об убийствах. - Она поглядела на мужчину, сидевшего рядом, но не вместе с капралами. Очевидно, что-то указало ему на ее внимание, голова дернулась, он встретил ее взгляд и скорчил рожу. Она ответила тем же и вернулась к Аникс, успевшей деловито засунуть за щеку катыш ржавого листа. - Вчера днем он толковал о прыгучей штуке.
- Прыгучей что?
- Штуке. Внутри тела. Прыгает туда и сюда.
- Да что за штука?
- Полагаю, прыгучая.
Взгляд Аникс Фро стал тупым, глаза затуманились. - Наверняка притворялся.
- Омс? Он не умеет. Точнее, не хочет. К тому же он весь так и подпрыгивает.
- Не похоже. Похоже, что он почти заснул.
- Спрашивал меня о духах, призраках и богах и любят ли они трахать смертных и что, если один так и сделал.
Аникс сплюнула бурую жижу в запасную кружку, всмотрелась и отодвинула подальше. - А ты что, Водичка?
- Я сказала то, что сказал бы любой.
- То есть?
- О, сказала: "Нет, Омс, я не трахала тебя, так что отвали на хрен".
Аникс кивнула. - Без сомнений, аргумент. Так... кто ты из них?
- Из них кого?
- Дух, призрак или бог? То есть богиня.
- Я его не трахала, я тут ни при чем.
- А думаешь, кто-то... того?
- Омса? Зачем кому-то трахать Омса? Нет, он просто свистит. - Она сложила руки на груди. - Вот почему он не Коготь и никогда не был.
- Может, ты права, - согласилась Аникс. - В нет ничего магического. Почти во всех Когтях есть, ты же знаешь.
- Правда?
- Разумеется! Они ассасины-маги. Это требуется доказать, прежде чем даже мечтать о вступлении в ряды.
Водичка уставилась на Аникс Фро. Издала звук, который значил... ну, что-то значил, она не знала, что именно. Затем выругалась. - Вот так всегда, чтоб меня! Как в могилах - всегда кто-то влез первым!
Подошел Глиняный Таз, взял кружку, выпил и убрел прочь.
Водичка поглядела на кружку, на Аникс, та встретила ее взгляд и поглядела на кружку, затем обе поглядели на кружку. Долгий миг спустя Аникс встала, кинула на плечо мешок с деревянными плашками. - Пойду рисовать.
- Снова свинцовой краской?
- Почему нет? У меня этого дерьма целый горшок. Главное, поменьше крутить их и вертеть. И всё.
- Может, оттого у тебя такой больной вид?
- Не больной. Фарфоровый.
Сержант Шрейка опустила кончик косы в вино, затем вставила меж полных губ и принялась сосать.
- Тебе точно нужно так делать? - сказал Вам Хана.
- Мы бросали кости, Вам, - сказала она, не выпуская косу и даже начав ее жевать. - Я проиграла.
- В вашем взводе мало людей.
- Бывало такое и прежде. Твоя репутация бежит впереди тебя. Не самая лучшая.
- Ничего не изменилось, - сказал Вам Хана с неким отчаянием, жалея, что слишком много выпил. - Удача есть удача. Госпожа дает. Но потом кто-то решил, будто у всех, кто вокруг меня, Господин отнимает. Несправедливо.
- Ты прав, - отозвалась она. - Закон Справедливости порушен. Советую подать жалобу матери-вселенной. Наилучший способ, разумеется, написать ее на черепке и бросить в пруд. Мне говорили, всегда срабатывает.
- Вы могли бы видеть во мне... знаешь, амулет.
- Могли бы, будь в тебе что-то волшебное. Правда в том, что ты самый обыкновенный. И пришел с прозвищем, намекающим, что успел его заслужить.
- Я заслужил его, потому что потерял слишком много друзей. Потому что в вашей жалкой вселенной нет вовсе никаких законов.
Шрейка погрузила косу в вино и принялась помешивать. - Моя вселенная вовсе не жалкая. В ней сплошные цветы, луга и бабочки под ярким солнцем летнего полдня. Хочешь войти?
- Так точно.
- Не бывать тому. Ты слишком обыкновенный и еще разносишь неудачи. Вот теперь мы в тебя вляпались и если переживешь нас, клянусь, Вам Хана, я сломаю Стражу Врат вторую ногу, чтобы выйти и преследовать тебя весь остаток твоей Госпожой целованной в зад жизни. И своих морячков приведу.
Он смотрел, как она сует косу в рот и чмокает, напоказ и слишком громко. - Надеюсь, ты ею подавишься, - сказал он в итоге.
- Верь в мою удачу или, знаешь, в свою. А теперь иди напивайся дальше и перди в подушку кому другому. Ладно? Я жду Штыря.
Он встал, пошатнувшись, развернулся со всем оставшимся достоинством. Ушел. Ему и так не нравился "Кабачок", а особенно в эту ночь перед отправкой. Еще хуже, теперь что-то было не так. Он не смог бы рассказать, но такое ощущение бывало и раньше. Особенно в ночи перед катастрофами. Не стоило о нем говорить, никому, ведь в прошлый раз это чувство посетило его накануне легкой расправы над сотней бестолковых разбойников.
Похоже, жизнь его нашла новую траекторию. Он падает вниз по лестнице, больно ударяясь о каждую ступень.
Снаружи он помялся, позволяя себе омыться холодным дыханием ночи. Решив, что ненавидит сержанта Шрейку. С ее намоченной в вине косой и пухлыми губами, глазами томными и зовущими, словно два пруда, подбородком острым и полным, выступающей челюстью, широкой грудью и легкой хромотой, позволяющей ступать соблазнительно даже при такой увесистой заднице. И особенно ненавидит ее ум, весь этот сарказм, сочащийся наружу змеиным ядом. А более всего ненавидит тот факт, что она может делать с широким мечом всё, что захочет. Вообразите, разрубить мужчину напополам через грудь! Не поверил бы, не увидь он этого собственными глазами.
Это случилось сразу после того, как он спас
