и жизни, всё у них логичное и другое. Бытие определяет сознание, как говорил один философ. Прошка совершенно спокойно оперировал порою десятками тысяч моих, то есть хозяйских денег. В руках держал, перевозил крупные суммы. Сам получая целковый в месяц, да ещё три на Пасху. Думал ли он взять побольше, да сбежать? Уверен, что нет. А если бы и думал, то не надумал бы. Парень умный. Куда бежать и зачем? Россия только кажется большой и нелюдимой. Иностранец подумает — шаг в сторону с дороги сделай и нет тебя, ищи-свищи. А на деле не так. Найдут и очень быстро. Пройдут по следам лучше гончих. Беглецов при этом — тьма. Как же так? Да всё просто. Новый человек остаться незамеченным может только в глухом лесу, и то недолго. Всё равно заметят местные. Заметив — расскажут друг другу, и вся округа в курсе. Дальше — решат что с ним делать. Изловить или глаза себе прикрыть? По ситуации. Надолго ли новенький, или так, переночует и дальше пойдёт? А главное — применима ли к нему никогда не озвучиваемая, но издавна существующая крестьянская солидарность? И тут нюанс. Человек вор, но обокрал барина — тогда применима. Обокрал купца или своего — уже нет. Кто на духу говорит свою историю, а кто скрытничает? Говоря откровенно, львиная доля беглых записывалась «в крепость» к другим помещикам, подобрее прежних, устраивая себе таким образом Юрьев день, одновременно становясь «прибытком» для следующей ревизии в одних списках и беглецом в других. Скрываться группой — совсем не вариант. Когда в окрестностях Кистенёвки появились подозрительные люди, об этом все прознали в тот же день.
А семья, которая по сути как в заложниках? Нет, бежать есть смысл при плохой ситуации, и то решиться не просто, чувство корня в людях весьма сильно. Это потом все станут индивидуалистами в качестве налога на прогресс, но здесь пока человек живёт семьей и родом.
В последнее время у меня появился бонус, добавляющий уверенности в надёжности своих людей. Личное знакомство с царём. Надо знать психологию русского крестьянина, чтобы вполне понимать значимость подобного факта. Когда барин с царём знается — это одно, а вот когда свой брат мужик… над ним самим словно корона появляется. Воздействие могучее, и не только по Прошке и прочим служащим заметное. После того как я по пьяни перекинулся парой слов с проезжавшим мимо государем, ребята стали какими-то… более серьёзными что ли. Что до последних событий, то они многое не знали, но мой поход во дворец не мог не произвести впечатления.
— Ну-с, — безжалостно заявил я Прошке, взявшего на себя роль кучера в тот день, — чаю напился, поедем теперь завтракать. Ящик только надо погрузить, да аккуратнее. Государев подарок!
Вот так вот. Знай наших. Во дворец ходил и чаи с царём распивал. Тот ещё подарки дарил. О моей роли при покушении на императора официально так и не было объявлено, а слухи скоро ушли в небылицы. К тому же столько всего происходило в городе тогда… Что руку злодея от государя отвел мужик — говорили, конечно, но кто именно? Наверняка не знал никто, а спросить прямо парни не решались. Но вот зачем-то пригласил к себе царь… Неужто правда?
— Задание тебе будет, Прохор, важное. Очень ответственное. Только тебе одному и могу поручить! — нанёс я главный удар по приезду домой. — Царица приглашает каждую неделю к ним ходить. Отказаться нельзя. Но и сидеть там пнем мне не годно. Нужно придумать что-то… Не с пустыми руками ходить. Подарки опять же. У царя дети, и девочки и мальчики, но я видел только царевен, числом три. Надо придумать им подарки, чтобы не совестно было. Ты, Проша, парень башковитый, вот и займись.
— Как? Я…
— Больше некому. Нужны подарки приличествующие. Не трястись ты так, до пятницы время есть. Думай! А меня ты знаешь, сумеешь угодить, так на себя чужого не возьму. Так и скажу им, мол, то человек мой… денег не жалеть. Совсем ничего не надумаешь, ну делать нечего тогда, помогу. Есть и у меня задумки. Быть может, вдвоём сдюжим, в грязь лицом не ударим. У тебя полная свобода самовыражения. Дерзай.
«Такие дела, парень, — подумал я глядя на окаменевшего Прошку, — свобода у тебя полная, но, кажется, оковы я на тебя надел».
Глава 6
Степан. POV. Продолжение 5
День не задался с самого утра. Для начала я больно ушиб мизинец правой ноги о ножку стола. Убедился заодно, что не гожусь в джентльмены. Затем порезался при бритье. Не сильно, но добавило раздражительности. Пролил кофе на деловое письмо, заодно и рубаху испачкал. Плюнул на все, расположился на диване и задумался, если можно так назвать хаотичное переплетение мыслей, что мелькали в голове хороводом, одна за одной, не давая толком ни за что зацепиться. И все тело словно зудело. Мрачность настроения искала выхода, но все-таки я понимал — в подобном состоянии самое лучшее не лезть никуда и ждать когда пройдёт. Так и лежал бревном едва не до обеда, пока не заявился всероссийский герой и не принялся докучать мне тошнотворными жалобами.
— Разве не этого вы хотели? Чем недовольны, Александр Сергеевич? Желания исполняются, радоваться надо.
— Видишь ли, Стёпа, представлялось мне это иначе.
— Человек почти всегда получает ровно то, что он хочет, — равнодушно пожал я плечами, — но редко так, как предварительно воображает.
— Да, я прекрасно помню, что ты у нас философ, и любишь повторяться как они.
Пушкину устроили овацию в театре. Поэт, видите ли, «не ожидал». Партер и ложи объединились в едином порыве, что само по себе редкость. Надежды на начало представления не оправдались. Актёры вышли всей труппой и со сцены добавили славословия в адрес героя.
— Актрисы с цветами стояли, Степан, с охапками. Где они их взяли сейчас? — от пережитого волнения он слегка заикался.
— Вам не понравилось?
— Не очень. Наталья была в восторге, впрочем.
— О! Вы были не один. Как я сразу не догадался. Видел ведь счет за платье… Вот почему вы не могли скоро уйти?
— Увы.
— Всегда говорил, что вы хороший муж.
— Иногда я сожалею об этом. Плохой бы сбежал под надуманным предлогом, оставив жену наедине со всем этим.
— Вы ошибаесь, плохой муж отправил бы жену домой, а сам остался.
— Что же мне делать?
— Ничего. Мирская слава быстротечна. И это пройдёт.
— Слова Соломона.
— Таки да.
— Тебе хорошо говорить, — недовольно возразил Пушкин, — а мне приходится сожалеть, что согласился
