в заслугу, совершенно не подозревая, чем все это может кончиться. В принципе он был честный человек, но совершенно старых нравов, а посему не понимал, что грозит его молодой жене. Бедная же Мария, хоть и почти совсем дитя, уже прекрасно отдавала себе отчет в том, что этот шаг будет решительным, что он сильно обяжет ее. Но все вокруг этого хотели, и она, наконец, решилась. Что ж, хорошо, она поедет туда, куда ей укажут. Надломленная и униженная, она согласилась-таки встретиться с Наполеоном, и можно себе только представить, как в тот момент она смотрела на своего старика-мужа, от которого вправе была ожидать поддержки и защиты.
Именно слова о родине перевесили чашу весов и решили судьбу Марии. Расчет советчиков был точным: как и все, Мария надеялась, что Великий корсиканец станет спасителем ее отчизны и освободит Польшу от неволи. Как и все ее соотечественники, она жила этой верой и в глубине души готова была на жертву. И она принесет ее ради многострадальной польской земли, станет польской Данаей, на которую прольет свой золотой дождь французский Зевс…
Когда стало известно, что Мария приняла приглашение на обед, волна энтузиазма захлестнула польских патриотов. Для них это согласие означало, что Мария сделала первый шаг к императорской постели. Некоторые из них заявляли со слезами на глазах, что, когда все это, наконец, свершится, они поставят толстую свечу перед образом фамильного святого. Другие решили вывесить на своем особняке национальный флаг. Многие считали, что это будет беспримерное событие, с которым можно сравнить только жертвоприношение Авраама в библейской истории. Короче говоря, все думали, что момент, когда Мария уступит Наполеону, станет великим моментом в истории Польши.
А пока суть да дело, опытная в подобного рода делах мадам де Вобан, опасаясь перемены настроения и возможного бегства молодой графини Валевской, стала неотлучно дежурить у ее дверей.
Глава седьмая
Свидание с императором
Под пристальным наблюдением мадам де Вобан и графа Валевского Мария была наряжена, как на свадьбу. Против ее воли она была отправлена на обед в честь императора и, садясь в карету, утешала себя тем, что раз она не любит Наполеона, ей нечего и бояться его.
С таким настроением ее привезли во дворец, где должен был состояться обед. Бедная молодая женщина сразу растерялась от назойливого внимания приглашенных. Угодливость некоторых гостей, поджидавших ее, чтобы уже просить у нее протекции, окончательно внушила ей отвращение к этой ее якобы победе, и она еще больше укрепилась в своем решении остаться непреклонной.
Все крутились около нее, громко расхваливая ее красоту, и этот постыдный спектакль окончательно расстроил Марию. В это время вошел император. Мария побледнела… и опустила глаза.
На этот раз он был лучше подготовлен, чем на балу. Его настроение было гораздо более подходящим, чтобы быть вполне любезным с окружающими. Наполеон, оживленный и веселый, стал обходить зал, по своему обычаю наделяя дам комплиментами скорее военного, чем человека высшего света.
Быстро обойдя присутствующих, он подошел к Марии и участливо спросил:
– Вы ведь были нездоровы, мадам, а теперь как вы себя чувствуете?
Эта простая фраза, своей нарочитой банальностью отводившая подозрения, показалась ей, именно в силу этого, в высшей степени деликатной. Подобное обращение Наполеона успокоило молодую графиню; у нее проснулась надежда, что, может быть, она все же сохранит свою честь.
* * *
За столом ей отвели место рядом с Дюроком, почти напротив императора, который, как только все уселись, начал отрывисто, по своему обыкновению, расспрашивать одного из гостей об истории Польши. Он, казалось, внимательно слушал ответы, возвращался к ним, старался кое-что уточнить, ставил новые вопросы… Но говорил он или слушал? Он отрывал свой взгляд от Марии Валевской только для того, чтобы посмотреть на Дюрока, с которым у него велись, по-видимому, какие-то немые переговоры. Наполеон то засовывал палец в рот, то складывал пальцы под носом в виде латинской буквы «V», то слегка постукивал кулаком по голове, то засовывал указательный палец правой руки в левое ухо и т. п. Этими жестами император вел разговор с поверенным в своих глубоко личных делах – они уже давно договорились о подобном тайном коде. То, что Дюрок говорил своей соседке, было как бы продиктовано ему взглядами и некоторыми жестами, которые император проделывал как будто машинально, продолжая серьезнейшую беседу о европейских политических делах. И вот Наполеон в какой-то момент поднес руку к левому борту своего сюртука…
Смущенная направленными на нее взглядами гостей, Мария совсем не замечала странной жестикуляции императора. Дюрок же вдруг испуганно застыл на несколько секунд, внимательно глядя на своего повелителя. В его взгляде явно читалось недоумение. Наконец, поняв, что от него хотят, он испустил вздох облегчения. Конечно же, речь шла о букете, который император преподнес графине Валевской в Блони.
Резко повеселевший Дюрок тут же спросил у своей соседки по столу:
– Мадам, а что вы сделали с тем букетом, который вам подарил император в Блони?
– Я сохранила его как дорогой мне сувенир для своего сына, – ответила Мария.
Услышав такой ответ, Наполеон вздохнул с облегчением и почувствовал себя счастливейшим мужчиной на свете.
– Ах, мадам! Позвольте вам предложить кое-что более достойное вас, – вновь сказал переводчик тайных мыслей Наполеона.
В этих словах Мария почувствовала намек, который возмутил ее, и она быстро, во всеуслышание ответила Дюроку, краснея от стыда и гнева:
– Я люблю только цветы.
Дюрок вновь на мгновенье растерялся.
– Хорошо, – наконец, проговорил он, – мы соберем лавры на вашей родной земле и преподнесем их вам.
На этот раз он оказался весьма находчив, он это почувствовал по смущению сидевшей рядом с ним красавицы.
* * *
Ну и вот – последний аккорд! Граф Валевский куда-то «испарился» до окончания обеда. Кофе принесли в салон. Наполеон ласково смотрел на Марию. Он уже давно никого не любил с той поры, когда поцелуи Жозефины «зажигали ему кровь».
Среди общего беспорядка, наступившего при выходе из-за стола, император приблизился к Марии и, пристально глядя на нее взглядом, таинственной силы которого никогда не мог выдержать ни один человек, взял ее руку, сжал ее с силой и, не обращая внимания на окружающих гостей, тихо сказал:
– Нет, нет, у кого такие ласковые, такие кроткие глаза, у кого такой добрый вид, тот даст себя уговорить. Вы не можете меня больше мучить, или же вы самая отъявленная кокетка и самая жестокая и бессердечная из женщин…
Сказав ей это, он вышел. Ну что теперь ей делать?
