Глава пятая
1. «Отче!» — бросился к пресвитеру Крисп…
Как быстро летит время в те радостные минуты, когда не хочется, чтобы оно когда-нибудь кончилось. И как медленно тянется, если ждешь чего-то особенно важного!
Крисп лежал в темноте с открытыми глазами, дожидаясь, когда серебряный колокольчик клепсидры[8], стоящей на столике отца, ударит в третий раз, и придет долгожданный первый час второй стражи.
Но кузнец с поднятым молотом, фигурка которого венчала крышку часов, словно забыл о своих обязанностях…
Давно уже уснул отец. Несмотря на то, что всё время, пока их не было, дверь каюты охраняла стража, он начал проверять эдикты, но, не доведя дела до конца, так и заснул с сумкой в руках.
В каюте было тихо и спокойно. Корабль по-прежнему мчался куда-то вперед. Легонько поскрипывало дерево. Билась о борт за волною волна. И уже само море казалось огромной клепсидрой, в которой каждая минута равнялась вечности!
Наконец раздалось мелодичное: дин-н-н…
— Пора!
Крисп специально шумно пошевелился. Прислушался к громкому дыханию отца и на всякий случай кашлянул. Нет, устав за день, тот спал так крепко, что разбудить его мог разве что удар настоящего молота о наковальню.
Тем не менее, Крисп, стараясь ступать как можно тише, на цыпочках вышел из каюты и плотно закрыл за собой дверь.
На палубе было ветрено и дождливо.
Из-за сильного встречного ветра или, опасаясь, что начнется шторм, Гилар велел убрать паруса и посадил за работу гребцов. Они мерно поднимали и опускали тяжелые весла, подгоняемые заспанным, злым келевстом.
Крадучись, Крисп стал продвигаться вдоль борта к мачте. Краем глаза он уловил какое-то движение — словно чья-то быстрая тень мелькнула к их каюте, оглянулся — но нет, кажется, показалось…
А дальше он забыл обо всем на свете.
У мачты его уже дожидался отец Нектарий!
Между ними, как всегда, стоял юнга Максим. Но на этот раз он стоял к ним спиной и плевал в воду, старательно делая вид, что происходящее его не касается.
— Отче! — бросился к пресвитеру Крисп, и через мгновение с плачем забился в его крепких объятьях. — Прости, я согрешил!.. Я… я…
— Ну, что ты, мальчик мой, перестань! — попытался успокоить его отец Нектарий, но Крисп не мог остановиться:
— Я солгал отцу, а потом начал грешить всё больше, больше, и мне даже стало нравиться это! Что это было, отче?
— С тобой случилось самое страшное, что только может случиться с человеком. От тебя отошла Божья благодать, и теперь ты знаешь, каково жить без неё!
— И что же, теперь я — погиб? — простонал Крисп.
— Но ты же ведь — каешься? — с доброй и всепонимающей улыбкой посмотрел на него пресвитер.
— Да, отче, да!
— Вот видишь! А любого кающегося с радостью прощает и вновь принимает к себе Господь. Наклони голову!
Отец Нектарий крепко обхватил обеими руками голову упавшего на колени Криспа и прошептал:
— Господь и Бог наш, Иисус Христос прощает и отпускает тебе, чадо Крисп, все твои грехи. Иди и впредь не греши, дабы не случилось с тобой еще худшего! Целуй крест в знак того, что никогда больше не отступишь от Христа, даже если бы тебе предложили за это богатства всего мира!
Отец Нектарий протянул Криспу висевший у него под плащом большой бронзовый крест, на котором по-гречески было написано: «Святая святым!», и тот, плача, припал к нему губами…
«Успел! Успел! — радостно стучало его сердце. Крисп понимал, что теперь он и сам свят. Забери его Господь в этот миг — начнись сейчас шторм и переверни парусник или смой его за борт высокая волна, и никто никогда уже не разлучит его с Богом. — А как же отец Нектарий? А мой отец?..» — вдруг вспомнил он и зашептал:
— Отче! Отец знает, кто ты! Тебе надо бежать!
— Зачем? — удивился пресвитер. — Я сам хочу пойти на мучения ради Христа. А уехал из города только для того, чтобы не огорчать свою паству! Какая разница, где это произойдет?
— И я с тобой! Ладно? — прижался к нему Крисп и умоляюще заглянул в глаза: — Но до этого поговори с моим отцом, обрати его в нашу веру, спаси его!..
Крисп хотел сказать, что он хороший, честный, добрый, но в этот момент за его спиной раздалось изумленно-грозное:
— Ага!
Крисп оглянулся, и увидел… невесть каким образом, возникшего из темноты отца.
Увидев сына, прижимающимся к ненавистному ему человеку, как совсем недавно и к нему самому, Марцелл едва не задохнулся от гнева:
— Так вот оно что?!
— Отец! — бросился к нему Крисп. — Выслушай! Погоди…
— Молчи! — прохрипел Марцелл, останавливающе протягивая перед собою ладонь. — Лжец! Лицемер! Ты усыпил мою бдительность, чтобы встретиться с ним? Теперь я понимаю, почему ты так легко на все соглашался. Теперь мне ясно, почему, сказавшись больным, чуть не бежал на корабль! А ты куда, бездельник, смотрел? — повернулся он к юнге и, вымещая на нем всю свою злобу, ударил его.
Удар был такой сильный, что хрупкий киликиец упал, кулак, в котором он держал монету, разжался, и по палубе, прямо под ноги Марцеллу покатилась золотая монета. Тот поднял ее, поднес к глазам и увидел выцарапанную им самим букву «F»…
— Да тут целый заговор! — ахнул Марцелл. — Ну, ничего, сейчас я сам разберусь, кто прав, а кто…
Он выхватил у подошедшего на шум охранника меч, но не успел взмахнуть им, потому что к нему подскочил удивленный Гилар:
— Как… ты здесь? — ничего не понимая, уставился он на Марцелла.
— А где ж мне еще быть? — огрызнулся тот. — Как видишь, пришел, как нельзя вовремя!
— А кто же тогда там?..
— Где — там?
— В твоей каюте!
— Как кто? Нет никого!
— Как никого?! — округлил глаза Гилар. — Я только что проходил мимо — дверь открыта… в каюте мужская фигура, а твой голос тут. Я ничего не понял, и — скорее сюда!..
— Что-о? — взревел Марцелл, с мечом наперевес бросаясь в каюту.
Пробыл он там совсем недолго и, появившись с зажженным канделябром в руке, сказал:
— Да. Похоже, ты прав, Гилар! Клепсидра опрокинута. Но, может, это я уронил её, после того, как ты разбудил меня?
— Я? Тебя?! — изумился еще больше, чем минуту назад, увидев Марцелла у мачты, Гилар.
— Ну, а кто же тогда растолкал меня и твоим голосом сказал, что я срочно должен подняться на палубу?
Марцелл посмотрел на потерявшего дар речи капитана, вернул меч охраннику и устало сказал:
— Ладно. Завтра разберемся. Крисп, в каюту! — не глядя
