мою. Всё дело в отсутствии людей, с которыми я мог бы поделиться хоть крупицей того, что чувствую (я даже не смею желать себе единомышленников, хотя бы людей, способных понять меня, течение мыслей моих да горение чувств, сжигающих меня иной раз изнутри); был бы у меня хоть один такой человек, которому я мог бы, не боясь быть непонятым, поведать о своих похождениях ночных и о том, что в оное время происходит с душою моей, ибо наличие такого человека делает жизнь твою слаще, да желание погибать тогда не стало бы днями мучить меня.
Все эти думы промчались возле разума моего так, что схватить их я не успел, не сумев в слова облечь, но дымок, оставляемый этими кружащими мыслями, делал словесную формулировку особо не важной, потому что думы эти просветлили сознание и сердце моё в чувственной форме, поэтому слова и не нужны были, коль имелись чувства; их скорость формирования и сложения куда быстрее, нежели у дум, закутанных в слова.
Все эти мысли пролетели вмиг, за ничтожную долю секунды, поэтому отец, который вскоре поднял взор свой на меня и которому я желал так много поведать в мгновение то, остался не осведомленным ни о чём, ибо я ему так и не рассказал о своих переживаниях. И, видимо, не расскажу никогда.
Во всяком случае, я слишком отвлекся на рассказ о том происшествии. Куда больше меня интересовал мой следующий поджог».
Глава 6
«Настало вполне разумное завершение. Я даю показания правоохранительным органам. Точнее сказать, они пытаются выдавить из меня хоть какие-то показания, но попытки бессмысленны. Я не пытаюсь врать им. Ложь — низость. Она бы означала, что я силюсь утаить своё авторство в этом искусстве. Но я горжусь им, ибо посредством его сумел прикоснуться к непостижимой красе. Потому я не скрываю своего авторства, но и не содействую ходу дела — пусть разбираются самостоятельно.
Всё, что у меня осталось, — дневник. Надеюсь, я успею от него избавиться. Покамест его не отняли — попытаюсь описать минувшее.
Но прежде скажу, что до случившегося я успел сжечь ещё несколько зданий. Более того — у меня даже был план на несколько месяцев! Этому плану практически ничто не могло помешать. Кроме меня. Все началось в середине июня, когда я впервые провалился в пустоту. Тогда, после очередного поджога, я не ощутил никаких колебаний души. Разумеется, меня это встревожило. Придя в ту ночь домой, я к тому же обнаружил, что несколько потерял вкус к еде. Ничто в те дни не могло заинтересовать меня, даже пламя. Я терял себя ежедневно, а когда обнаруживал уставшую душонку, понимал, что она истерзана и обглодана. Две недели страшно хандрил, в какой-то момент даже задумался о самоубийстве. Жизнь стала для меня тусклой. Я не чувствовал ничего, помимо незыблемой тоски, но зачастую не было даже её. Я пребывал в пустоте. Точнее сказать, всё, что осталось от меня, пребывало в чём-то вроде отсутствия всего. Ни чувств, ни радости, ни эроса, ни танатоса. Самое чудовищное — в этой пустоте не было места даже искусству.
На четырнадцатый день недуга ко мне явилось видение. В сон мой проникли странные образы. Сперва я увидел некую возвышенность, вокруг которой неизменно бегал человек, в нём я узнал себя. Казалось, он горел изнутри, из-под кожи вырывался яркий свет.
Возвышенность, вокруг которой он передвигался, что-то вроде горы, освещалась то с одной стороны, то с другой, а человек кружил в диком танце, пытаясь собою осветить гору целиком. Это продолжалось бы вечность, если бы в какой-то момент человека не разорвало светом изнутри. Из остатков бренной плоти поднялось жгучее светило, которое продолжило кружить над горой, зависая то на одной её половине, то на иной.
Далее на южной стороне горы, освещённой благородной яркостью, зародилась новая жизнь. Человек воскрес из почвы. В нём я узнал себя. Набравшись сил, человек впитал всё могущество светила и засиял изнутри. Но пламя в душе его разгоралось всё сильнее и сильнее. Тогда он был вынужден начать выплёскивать этот свет на окружающие объекты, в частности — на гору. Но в определённый момент, не сумев совладать с растущим пламенем внутри, он погибал. После из рваных остатков плоти поднимался сияющий шар.
Я наблюдал этот цикл несколько раз. Он казался мне настолько скучным, что я словно засыпал во сне. Как вдруг пред мной предстала новая карикатура. В одно мгновение я увидел круг, в котором переплеталось множество нитей. Тогда обратил внимание на точку, в которой несколько нитей встречались; в сей точке образовывалась искра, коей был человек.
Проснулся несколько иным. Сон, который затем некоторое время преследовал меня, сумел вдохнуть в моё существование жизнь, а в мою душу — силу. Я понял, что мне явился новый свет.
Первого июля я, уже совершенно вылечившийся от хандры, вновь просыпался от уже знакомого сна. Зеницы мои горели, а сердце билось с дикой скоростью. Пот покрывал тело. Я наконец понял, что должен был сделать. Так долго я не мог услышать вселенную! Ведь она ещё несколькими неделями ранее вещала о моем новом долге! Как же я был слеп.
Второе июля, воскресенье. Я проснулся в семь утра. Отец спал. В выходные дни он мог спать чуть ли не до полудня. Я надел респиратор и начал наполнять квартиру газом, предварительно закрыв все окна. К слову, в то лето была невероятная жара, поэтому при закрытых окнах в квартире сразу делалось душно и тошно.
Спустя некоторое время я понял, что респиратор не помогает. Прошла пара часов, голова моя закружилась, я чуть не терял сознание. Тогда я прекратил подачу газа. Отец продолжал спать. Наверное, тогда он уже надышался, от чего сон стал ещё крепче.
Я, встав пред его спящим телом, зажёг зажигалку. Думал, что всё в квартире тут же воспламенится, но этого не произошло. Тогда я решил выйти на улицу и некоторое время провести там, покамест квартира не наполнится газом.
Во время последней прогулки видел людей. Они казались мне необычными. В них было слишком много жизни. Сам же я, думающий, что проживаю последние часы, был наполнен странными чувствами. Мне хотелось смеяться, душу мою укутывала радость. Я не умру, я попросту освобожусь. Вырвусь из вечного мучительного цикла. Эти же люди, проходящие мимо меня, останутся в мире. Никчёмные заблудившиеся существа, позабывшие дорогу к высшей свободе своего духа.
Вернулся домой примерно к одиннадцати. Ужасно пахло газом. После
