приходят. Или от долгого воздержания.
До тридцати лет я был неразборчив в связях, пока не почувствовал, что все эти куклы надоели. Хочется чего−то настоящего. Хочется создать семью, чтобы вот такая хозяюшка, как Катюшка ждала меня дома. Страстно любила бы.
Мы бы нарожали карапузов, чтобы моя мать успокоилась и отцепилась от меня. Да и самому уже хочется иметь продолжение себя. Или вот, ее.
Смотрю через лобовое стекло, Катя сидит, склонившись и пряча лицо в ладошке. Телефон все еще у уха, но она просто слушает, не отвечая. Вот это выдержка!
Не рыдает. Ведь ясно же, что ее мать узнала об измене зятя и сейчас успокаивает дочь.
Глава 11
Катя
Ну вот, цепная реакция пошла. Мама винит во всем меня и моего мужа. Закрываю лицо рукой, слушая крики в динамике.
− Куда ты смотрела, Катя?! Девочке голову закрутил твой кобель, вот как теперь быть? — стонет мама.
− Мам, я−то причем? Степа ушел от меня. Я отпустила его. Пусть живут с Юлей, растят малыша, что не так? Не я разве пострадавшая сторона? Это я осталась без мужа, если что…
− Ольга выгнала Юленьку из дома, даже не разрешила из роддома в родной дом с малышом приехать. Со мной разругалась вчера и уехала куда−то… ох… и телефон отключила, не дозвониться… а как я одна? И Юленька, бедняжка, скитается теперь где−то, с малышом на руках.
− Мам, не преувеличивай, нигде твоя бедняжка−внученька не скитается, − злюсь, надоел разговор, на нервы действует. — У нее благоустроенная квартира имеется. Если у тебя все, то… некогда мне.
− Вот так всегда! Мать тебе не нужна! Грубиянка! Нет бы приехать, родной матери помочь…
− Мамуль, я не дома, − смягчаю голос, стараюсь говорить ласковей. — Не смогу пока приехать, прости…
− Что за дела у тебя, что навестить и помочь матери не можешь? Все по врачам бегаешь, деньги тратишь? Бросила бы уже это бесполезное дело, толку−то нет… да и мужа нет. Все у тебя сквозь пальцы, Екатерина. Непутевая ты какая−то у меня, − стенает мама, а я закусываю губу, чтобы не сорваться.
Вот так, получила в нос… даже поддержать меня некому, кроме Артема и Насти. Но и им не до меня, своя семья, своя жизнь.
Поднимаю голову, возле капота стоит Руслан и наблюдает за мной через лобовое стекло. Лицо серьезное, брови сведены к переносице, в глазах тревога. Цепляюсь взглядом за его красивые шоколадные глаза. Ему так идет белая вязаная шапка, что смотрела бы и смотрела.
Он тоже не отводит взгляда. Губы кривятся в легкой улыбке. Эта игра в гляделки придает уверенности. Вдыхаю глубоко, слушая претензии мамы, которые сыплются как из рога изобилия.
− Мамуль, я не в городе. Я улетела на Алтай. Буду базу восстанавливать. Извини. И пусть тебе поможет любимая и единственная внученька. Я пас. Мне нужно теперь свою жизнь наладить как−то, так что…
Прерываю разговор на полуслове, кинув короткое «пока». Хватит высказываний. Я всегда была на втором месте. Даже на третьем. Только с Ольгой отношения более−менее нормальные, были. Но и теперь натянутые, из−за всей этой ситуации.
Неловко мне, неловко ей… Кстати, если она уехала и отключила телефон, то я знаю, где искать сестру. Убираю мобильник в карман, предварительно поставив его на беззвучный режим. У мамы есть привычка перезванивать и вываливать кучу новых претензий и жалоб. А мне сейчас так не хочется все это выслушивать.
Руслан садится за руль, дует на руки, растирая озябшие пальцы. Мне даже стыдно, ему пришлось мерзнуть на улице. Смотрю, как на его пушистых черных ресницах тает изморозь и чувство, что сто лет знакома с этим мужчиной.
Едва сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку и не смахнуть несколько бисеринок растаявшего снега с красивых шелковистых бровей. Его улыбка как родная, согревает и успокаивает.
− Я согласна, беру тебя совладельцем. Помоги восстановить и отстроить «Айсберг»… Хочу, чтобы было так, как ты описал.
− Хорошо, − снова нависает надо мной, упираясь одной рукой в приборную доску. Другую кладет на спинку моего сиденья, и я сразу под его защитой будто. — Значит, поеду домой, нужно напрячь юриста, составить договор и решить прочие проблемы. Обещаю, что через неделю твой «Айсберг» откроется для лыжников. А строительством гостиницы и шале займемся летом.
− Отлично. Только ты ошибся. Не мой «Айсберг», а наш. Теперь наш с тобой.
Может быть я снова обманываюсь, но в душе растет чувство надежности. Я уверена, что этот мужчина не поступит со мной как бывший муж. Снова смотрю на склон с заснеженной лыжной трассой, на полуоборванную канатную дорогу и вижу, как лихо несутся вниз лыжники и сноубордисты. В своем воображении.
Сердце радостно колотится, и я сжимаю губы, потому что улыбка непроизвольно растягивает их. Все, что произошло три дня назад кажется таким далеким. И мне уже не так больно, отчаяние и обида растворяются, уже не стоят ледяным комом внутри.
− Поехали в «Снежный пик», я должна с сестрой поговорить, − прошу мужчину, и он отворачивается от меня, заводит машину. — Это кафе в городке.
− Да, я знаю, вчера ужинал там. Проголодалась? Да уж, эмоции они такие, выматывают, − смеется, выруливая на расчищенную от снега дорогу.
Наверное, ее приказал расчистить Руслан, иначе сюда и на танке не смогли бы проехать. Он поглядывает на меня, будто спросить о чем−то хочет, но не решается. А мне не хочется разговоров, так и едем молча.
У кафе парковка забита, обеденный перерыв как раз. Оставляем иномарку на стоянке местного отеля, где более свободно, идем с полсотни метров. Снег выпал ночью, еще убрать не успели с улиц, месим его ногами.
Я застреваю, провалившись одной ногой в какую−то дыру под снегом. Руслан тут же приходит на помощь, ворчит, что какой−то дятел не закрыл решеткой ливневку. Вытаскивает мою ногу из сапога, потом берется вызволять и мою обувку. Я стою как журавль посреди болота, на одной ноге, поджав другую.
