Следующее пробуждение было уже более осознанным. Я все еще отказывался до конца верить, что Единый вытолкнул меня обратно в мой мир… Как он это сделал? И почему тут не прошло и недели, да и я, судя по всему, выглядел молодым человеком? Что со мной сделал брат Итан, тот самый Итан, там, в темнице?
Дальше потянулись больничные будни. Лечение перелома. После аварии у меня образовалось несколько трещин в черепе, но врачи уверяли, что кости срастутся. Приходили из полиции, провести опрос. Уже от молодого следователя, который записывал мой нудный рассказ о том, что я вышел из магазина, направился к своей квартире и…
— Так, Антон Сергеевич, давайте еще раз. Вы вышли из «Пятерочки» в районе десяти вечера и направились на съемную квартиру, где и проживаете, так?
Я только молча кивнул. Следователь посмотрел на меня, а потом снова уткнулся на листик регистрации опроса у себя на планшете для бумаг.
— Вы прошли от остановки и повернули во двор, шли по проезжей части…
— Может, и шел, я уже точно не помню.
— Так по проезжей или тротуару, Антон Сергеевич?
— По проезжей. Но это же двор, — вяло ответил я.
Все было как в тумане, хотя сейчас воспоминания стали проясняться.
— Что последнее помните? — спросил следователь.
— Свет фар. Я еще подумал, что кто-то в городе дальний умудрился включить… — автоматом ответил я.
— Так, значит запишем, что вы перемещались к дому по дворовой территории, однако из-за яркого света фар автомобиля не смогли оценить его скорость движения и расстояние до транспортного средства…
Дальше пошли казенные формулировки, которые молодой парень — мой ровесник — извлекал из своей головы, как фокусник достает зайцев из шляпы. И откуда они там берутся? Видимо, все пять лет в академии они тратят на то, чтобы научиться составлять такие сухие и однобокие протоколы. Или это врожденный талант к бумагомаранию?
После опроса в конце листа я накарябал левой рукой «с прочитанным ознакомился, с моих слов записано верно», поставил дату и некоторое подобие подписи.
Собственно, как только я чиркнул по бумаге, сотрудник внутренних органов потерял ко мне всяческий интерес. Для водителя светила уголовка: наезд на пешехода в дворовой зоне, причинение тяжких телесных — а трещины черепа, несколько переломов, частичная амнезия и кратковременная кома тянули именно на это — неоказание медицинской помощи. Тут был, как говорится, «верняк» и «палка», только если водитель не окажется горячим представителем какой-нибудь диаспоры или сыном прокурора. Но откуда им взяться в той жопе мира?
От медсестер я узнал, что скорую и полицию вызвала моя соседка по дому, которая как раз в момент происшествия выходила из подъезда вместе с мужем. Они же дождались приезда медиков, пообщались с полицейскими и вообще, выполнили свой гражданский долг. Кстати, тут мне тоже очень повезло: ударом меня отбросило на тротуар, где я и приложился головой о бетонную плитку. Учитывая нехитрый набор продуктов и пивко в пакете, меня могли просто принять за «уставшего» местного, и просто перешагивать через молодого алкаша, пока я бы умирал, лежа на земле. Тот факт, что эта пара видела момент наезда, собственно, и спас мне жизнь не меньше, чем бригада скорой и усилия реаниматологов уже тут, на месте, когда мне пришлось срочно сбрасывать внутричерепное давление.
Чем больше я слушал врачей и медсестер, тем больше понимал, насколько мне повезло. Миллиметр влево, миллиметр вправо, чуть большее усилие, не вовремя оказанная медицинская помощь — даже пять минут промедления — и надо мной бы сейчас был не белый потолок палаты, а полтора метра земли. Когда я более-менее пришел в себя, связались с моей матерью. Прилетела родительница в Москву уже на следующий день — вся опухшая и какая-то, не знаю, постаревшая.
— Антон! Антон! Ну как же ты так! — набросилась на меня маман. — Что говорят врачи? Мне же ничего по телефону не сказали! Говорят, сын в реанимации, но в сознании! Сказали, что тяжелый, сказали, что ДТП. Какое еще ДТП, Антон?! У тебя же и прав-то нет! И что мне думать?
— Тише, мам, ну чего ты… — пытался успокоить я причитающую родительницу, но сделал только хуже.
— Что значит тише?! Почему сразу мне не позвонили?! Паспорт же у тебя был с собой? Был! Чего тебя прятали? Тебя машина сбила? Я сейчас пойду к главврачу в приемную и со всем разберусь! И что это за палата такая, на десять человек? Ширмы какие-то! Так! Антоша, лежи, а я сейчас…
Я даже толком ничего сказать не успел. Мать только сухо клюнула меня в щеку и унеслась куда-то прочь из палаты, куда меня перевели из реанимации, неся по коридорам этого лечебного заведения хаос и раздор. Она всегда так поступала, не слушала, а сразу делала далеко идущие выводы и шла напролом. Палата как палата. И, слава богу, что в России пока бесплатная медицина, во всяком случае, срочная.
Провалялся я в больнице почти месяц. За это время я уже десять лет успел проклясть и водителя того пепелаца, и нашу систему здравоохранения, и то, что вообще появился на свет. На время моей болезни маман взяла отпуск и перебралась в Москву, навещая меня почти ежедневно, а при ее виде младший медперсонал уже начинал прятаться по подсобкам, а врачи — запираться в кабинетах. Ну и конечно же, как только меня выпишут, мне обязательно нужно вернуться с ней домой. Потому что она больше не позволит мне гробить свою жизнь и шагать под колеса московских автомобилей. Насколько я понял из ее разговоров, мне чуть ли уже не нашли рабочее место в Калуге, только явись. Зарплата, конечно, не ахти, но как сказала маман, за аренду мне платить больше не придется…
От перспектив вернуться в родительский дом, как говорится, в зобу дыхание сперло, исключительно от восторга, не подумайте. Мне пришлось потратить три дня и дважды довести родную мать до слез, чтобы отбиться от этого крайне выгодного и здравого предложения. Для себя я еще по окончанию ВУЗа решил, что вернусь в Калугу, только если меня туда привезут против моей воли в смирительной рубашке, или же в гробу. Третьего дано не было, и точка. О чем мне в итоге и пришлось сообщить маменьке.
Выздоравливал я довольно быстро. Трещины срастались, каких-то неврологических симптомов кроме легкого головокружения время от времени, у меня не было, череп тоже заживал довольно быстро. Так что уже к концу декабря я должен был выйти на свободу.
У меня было очень много вопросов к неврологу — мужчине предпенсионного возраста. В первую очередь касательно травмы. О том, как меня сбила машина, я знал только со слов медработников и следователя, что мелькнул в моей жизни, как комета, и больше в больнице не появлялся. Из полиции даже не звонили, хотя маман раздобыла для меня целый смартфон взамен моей разбитой при падении трубки.
Ведь вместо капота и удара об асфальт, я помнил совершенно другое… Мою первую с Лу и Илием встречу. И эти воспоминания были так же реальны, как и мое нахождение сейчас в палате.
Я чувствовал какую-то неправильность, хотя сейчас, оглядываясь назад, я понимал, насколько невероятны были бы все мои приключения: безусловная удача, масса адекватного народу на моем пути, какой-то налет избранности… Попади я в иной мир на самом деле, то должен был бы загнуться от какой-нибудь местной кишечной инфекции в первую же неделю, ну или после получения сложного перелома заработать гангрену, а потом и умереть. Но нет, мой агонизирующий мозг выдал мне стройную и гладкую галлюцинацию, в которой я — чуть ли не спаситель целого мира, вершитель судеб и теневой кардинал целого государства. В интернете пишут, что это — типичная предсмертная галлюцинация. Так мозг пытается замаскировать боль и сам факт того, что ты вот-вот умрешь. Последний миг, агония. Кто-то видит свет в конце тоннеля, а я — вымышленные миры.
