над головой! Распорядись там насчет их лошадей, я потом подойду.
Малый, приоткрывший от удивления рот, захлопнул его и умчался. Азирафель удовлетворенно вздохнул: обычный управитель замка, конечно, не король Людвиг, но доброе дело сделано, значит, есть что написать в отчете.
«Наследство», как выразился кастелян, было свалено кучей в углу длинной темной комнаты без окон. Судя по теплу и запахам, за стеной находилась кухня. Масляный фонарь осветил груды переплетов, разлохмаченных обрезов, измятых свитков.
— Ох, ну разве можно так обращаться с книгами?!
— Так оно ж ненадолго... вы ж заберете их, мой господин?
— Обязательно. Я сейчас же займусь разбором, надеюсь, их не успели погрызть мыши. Оставьте мне фонарь, пожалуйста, и можете идти.
— А почивать разве не изволите?
— Нет пока. Ступайте, любезнейший, благодарю за труды.
Отделавшись от смертного, ангел начудесил карманный светоч небесный, потому что масла в фонаре почти не осталось, сотворил обычный табурет, и принялся за разбор «драгоценных библий, евангелий и трудов отцов церкви». Первый же том, вытащенный из груды, подтвердил: поездка в замок оказалась не напрасной.
Половина кучи уже превратилась в ровные штабеля, когда в коридоре послышались шаги и знакомый голос кастеляна: «Уж не взыщите, святой отец, все покои заняты гостями. Не в конюшне же вам почивать...» — ему что-то ответили и он закончил с угодливым смешком: «Оно конечно, но яслей у нас нету, потому как не держим ни овец, ни коз... А в конюшне и так битком народу!»
Азирафель погасил светоч. И вовремя: на пороге возник управитель, а вслед за ним высокий худой монах в рясе францисканца. Обнаружив, что в комнате есть люди, францисканец заметил с сильным акцентом:
— Здесь нельзя спать. Идем в конюшню, — сквозь акцент в его голосе пробивалась смертельная усталость.
Ангела вовсе не прельщала перспектива нового путешествия по замку к предполагаемой спальне. Очевидно, и монаху меньше всего хотелось идти куда-либо. Ровные стопки книг могли послужить отличной ширмой, а вопрос кровати отпал сам собой: в коридоре маячил давешний детина с огромной охапкой соломы в руках.
— Уверен, мы друг другу не помешаем, — заключил Азирафель, и добавил по-латыни: — Сон рядом с книгами самый полезный. К тому же здесь тепло и сухо.
— Воистину, вас послал мне Господь, сударь, — францисканец с нескрываемым облегчением перешел на привычный ему язык. — У меня пока было мало времени изучить как следует местное наречие, скверно чувствовать себя почти немым... Благодарю за приглашение, оно более чем кстати.
Детина с шумом уронил солому на пол между стеной кухни и книгами, постелил сверху чью-то порядком облезлую шкуру и утопал. Кастелян, обалдевший после двойной порции благодати, молча поклонился и тоже поспешил убраться подальше от странного гостя.
— Позвольте узнать, кого, кроме барона, упомянуть мне в благодарственной молитве перед сном?
Азирафель подумал, почему бы и не познакомиться, раз уж он своей волей оставил здесь этого бедолагу. К тому же монах чем-то напоминал Оккама, своего собрата по ордену.
— Можете звать меня Вайскопф. А как я могу обращаться к вам, отец?
— Вильгельм, — ответил францисканец.
______________________________________
[1] фраза из легендарного вестерна «Хороший, плохой, злой».
[2] автор целиком украл фразу «Бессильные мира сего» из названия романа Бориса Стругацкого. Но что поделать, она прямо-таки создана для таких парадоксально мыслящих персонажей как брат Вильгельм.
[3] в среднем всадник на хорошей лошади и без обоза мог преодолевать в день 30-40 км. Конечно, имеется в виду езда шагом.
Глава 4. Три лестницы
Радость, которую испытал королевский библиотекарь при виде новых книг, оказалась преждевременной: под слоем более или менее хорошо сохранившихся экземпляров его ждали плачевные следы небрежения, мышиного пиршества и прямого человеческого варварства. Черные потеки плесени на форзацах; источенные, загаженные переплеты и обрезы; огрызки страниц, вырванных чьей-то безжалостной рукой, очевидно, для растопки. Азирафель горестно цокал языком, прикидывая, много ли удастся восстановить без использования чуда. На сверхъестественном приходилось экономить: до конца года еще далеко, лимит почти исчерпан, Оккаму в любой момент может сделаться хуже, да мало ли для чего еще потребуется чудо…
За штабелем книг заворочался монах. Послышался долгий вздох, а вслед за ней над темными переплетами показалось заросшее седой щетиной худое лицо в капюшоне.
— Я разбудил вас, отец Вильгельм? — участливо спросил Азирафель.
— Нет-нет, я привык просыпаться к Хвалитнам.
Он вновь исчез за штабелем и продолжил там чем-то шуршать, должно быть, приводил в порядок одежду.
— Господин Вайскопф, — донеслось из-за книг, — вам, случаем, не известно, где в замке расположена часовня? Вечером я от усталости забыл узнать это у кастеляна.
— Увы… Я здесь впервые. Вчера я прибыл ненамного раньше вас и почти сразу меня провели сюда.
— Что ж, попробую найти самостоятельно.
— Если позволите, я бы хотел присоединиться, — Азирафелю вспомнилось вчерашнее гульбище. Не стоит позволять безоружному старику в одиночку ходить среди похмельных буянов. — Разомну ноги, порядком засиделся.
— Вы всю ночь провели за чтением? Это достойно всяческих похвал. Вот только место для библиотеки выбрано не лучшее. Судя по запаху, тут похозяйничали мыши… — Вильгельм тщательно отряхнул рясу от соломинок и шерстинок, одернул ее, поднял с пола суму, с какой обычно путешествуют монахи, и выжидательно глянул на нового знакомого: — Что же, идемте искать место, где барон молится. Место, где он усердно грешит, мы, полагаю, уже видели. Сюда ведет единственный коридор, который проходит мимо пиршественной залы. Во всяком случае вчера я не заметил никаких иных арок или дверей.
Азирафель счел за благо промолчать: со времен Вавилонской башни смертные строили жилища по каким-то своим законам, в которых бывало непросто разобраться. Так, в мюнхенской резиденции ему пришлось создать собственную систему примет, чтобы, выйдя из личных покоев, попадать прямиком в библиотеку, а не в оружейную или на псарню. Логика расположения комнат ангельскому уму оказалась неподвластна.
Коридор, где вчера чадило несколько факелов, сегодня был совершенно темен. Остатки масла в фонаре позволили зажечь хилый огонек, кое-как осветивший две двери, друг напротив друга, запертые на большие висячие замки.
— Очевидно, кухня и кладовая, — предположил Вильгельм. Из кухонь обычно есть ход во двор, но нам он недоступен. Кроме того, там нет ничего, похожего на часовню. Должно быть, она в одной из башен.
— Как вы вчера смогли понять это в темноте и тумане?
Вильгельм улыбнулся.
— Конюший всегда первым делом
