Аларик моргнул. Похоже, зрение подвело — либо в свете молнии так блеснула вода?
но нет. там, у воды, определенно что-то было — неподвижное и светлое.
он мысленно помянул вергов и все, что с ними связано. медленно побрел вперед. одновременно убеждая себя, что все это он посмотрит и утром, когда дождь закончится, да и вообще, ничего ему не нужно и неинтересно.
но светлое пятно в бушующей тьме манило и звало, и Аларик шел ему навстречу — все быстрее и быстрее, так, как только мог, пока не смог рассмотреть — а когда рассмотрел, мысленно взвыл.
на размякшей земле, омываемое быстро бегущими волнами, лежало тело женщины. то светлое пятно, что привлекло его внимание, оказалось лифом платья и бельем. Выругавшись, Аларик присел на корточки рядом. В потемках не разберешь, но когда он прикоснулся к ее лицу, то понял: утопленница была молода. И утонула совсем недавно.
Сам не зная, зачем, Аларик приложил пальцы к тому месту на шее, где должен прощупываться пульс. Вздрогнул, ощутив редкое, слабенькое биение. А потом на него снизошло удивительное и совершенно неуместное спокойствие: женщина оказалась вовсе не утопленницей, следовательно, он должен был взять ее на руки и перенести в дом.
Легко сказать, да не просто сделать, особенно когда у самого колени подгибаются.
он довольно долго возился в грязи, пытаясь ее поднять. Умудрился повернуть на бок, и в этот момент ее начало рвать грязной водой. Кажется, она даже открыла глаза, но потом снова обмякла. Все это было неплохо: по крайней мере она, хоть и пребывала в беспамятстве, могла самостоятельно дышать.
Сперва сам на коленях, потом, прижимая к себе холодное и мокрое тело, Аларик выпрямился. Кое-как доковылял до порога. Посадил свою находку, прислонив спиной к двери, и затем уже волок ее, ухватив за тонкие руки. Длинные волосы незнакомки стелились по полу, они были забиты илом, и невозможно определить, какого цвета. Впрочем, все это совершенно не важно.
Важным было то, что девушка дышала.
Аларик затащил ее в спальню на первом этаже, сам почти теряя сознание от усталости и боли, кое-как содрал с нее остатки одежды. Совсем молоденькая, грудь маленькая, не знавшая материнства. Узкая талия и плоский живот. И вся измазана в грязи.
так, что еще?
Ее сердце билось. но тело казалось таким неестественно белым, с синим отливом. Увы, темные маги бессильны, когда речь идет о лечении: действие печати оказалось двояким. невозможно причинить человеку вред, но и пользу тоже.
И она перемерзла, это точно. Значит, нужно согреть.
он поднялся в спальню, что обустроил в мансарде, взял стеганое одеяло, аккуратно завернул в него свою находку. Голова раскалывалась. Стены качались перед глазами.
Аларик взял тонкую руку девушки в свою — все еще холодная, прямо ледяная. Как ее согреть? Что ещё он может сделать?
И невольно усмехнулся. Известно, как. Да и на какие-то более сложные действия не осталось сил…
Поэтому Аларик стянул с себя одежду, бросив ее тут же, на полу, нырнул под одеяло и прижался боком к холодному боку незнакомки.
он невольно усмехнулся. оставалось надеяться, что она правильно поймет его намерения, когда придет в чувство.
* * *
Проснулся он… над головой был знакомый беленый потолок, по которому медленно полз луч света. И еще было очень жарко под одеялом. И ощущение кого-то рядом, под боком.
Аларик моргнул — и тут же, вспомнив, спохватился: повернулся к найденной девушке. Стало жарко оттого, что вся она горела. Лицо от жара зарумянилось, губы потрескались. Хрипло выдыхая, она то вздрагивала всем телом, то что-то тихо стонала — не разобрать слов. Аларик положил ей ладонь на лоб — все равно что бок горячей кастрюли. За ночь волосы обсохли, ил и грязь остались на подушке. Спутанные волосы редкого, очень светлого оттенка. тонкие брови, приподнятые в трагичном выражении. И вся она жалкая…
— откуда ж тебя принесло? — пробормотал он.
А про себя добавил: самое главное, как ты попала в реку?
Еще с минуту он рассматривал юное личико с тонкими аристократичными чертами. нужно было что-то делать, потому что такой жар — не к добру. он позовет лекаря… но вдруг, как только уйдет, девчонке станет совсем худо, и она умрет? Сгорит от этой лихорадки?
Аларик почесал колючий подбородок, вспоминая… Да, кажется, когда он был маленьким и болел, мама обтирала его тряпочкой, смоченной в уксусе.
«но у меня нет уксуса».
он задумался и решил: «Вода тоже сойдет».
Через несколько минут плошка с водой и чистой тряпицей стояла на стуле рядом с кроватью. Аларик отбросил одеяло и принялся обтирать девушку — сперва лицо, потом шею, плечи, грудь. Руки. Подмышки. Ладони. И снова по кругу. осторожно, стараясь не смотреть на плоский живот, на выступающие тазовые косточки, на светлые завитки меж стройных ног.
наконец — как ему показалось — жар немного спал. теперь можно было отлучиться, поискать лекаря, а заодно принести в дом что-нибудь съестное. Аларик бросился натягивать одежду, она была сырой, так и не высохла за остаток ночи — да и плевать. И уже сунул ноги в сапоги, стоя перед дверью, как кто-то настойчиво постучался. Гостей он точно не ждал, да и не с руки было сейчас заниматься гостями, но, помедлив, Аларик все же крикнул:
— Кто там?
— Это я! — раздался звонкий голос. — Годива! Помните, господин маг?
он распахнул дверь: и правда, на крыльце стояла та самая Годива, в кровати которой он так отлично выспался в свою первую ночь в Шаташверине. теперь, правда, ее лицо было не накрашено, а платье — самое обычное, скромное платье добропорядочной горожанки.
— Зачем ты пришла? — возможно, стоило разговаривать с ней чуть более учтиво, но Аларику было не до того.
В конце концов, ему нужно к лекарю.
— У меня выходной, — просто сказала женщина, — помнишь, я предлагала уборку?
Аларик помнил. И, надо сказать, почти собрался навестить дом развлечений, что бы напомнить Годиве о ее же предложении — но как-то не дошел. А теперь тут его осенило.
— Слушай, — он распахнул дверь шире, и сам шагнул назад, позволяя Годиве проскользнуть внутрь, — тут такое дело…
она хмыкнула и ничего не ответила, ожидая продолжение.
— Пойдем, — он схватил ее за руку и потащил в бывшую хозяйскую спальню.
Девушка так и не пришла в себя, и лежала она на кровати так, как ее Аларик и оставил: то есть, совершенно обнаженной. Рука Годивы дернулась, и Аларик ее отпустил.
— ты что, ее задушил? — хрипло спросила Годива, мелкими шажками пятясь прочь, — не надо меня в это вмешивать. И без того тошно.
Аларик даже дар речи утратил на мгновение. А потом возмутился:
— С чего мне ее душить?!
— ну, вы ж темные маги…
