война, которая делает из детей убийц.
Рэм плюхнулся на пол рядом с кроватью и по-свойски положил ладонь Ченичу на запястье.
— Человек ко всему привыкает, — сказал он. — Когда только-только открыли зоны Метью, корабли прыгали всего на сорок секунд. Считалось, что дольше не выдержат ни люди, ни техника.
— А сейчас? — спросил Ченич.
Непонятно отчего, то ли совпало, то ли так на него действовал уверенный голос Рэма, но дышать стало легче.
— Точно не знаю, данные эти закрытые, — задумался парень. — Но на «Персефоне» у всех пилотов основного состава тестовое время больше положенных двенадцати минут. А один — вообще, как птица летает. Он как-то ориентируется без навигатора.
— В пустоте? — удивился Ченич.
— Ну, почему в пустоте? — Рэм привалился спиной к кровати. — Зона Метью — это такой мешок между моментом массы и скоростью. Если бы там совсем ничего не было, как бы мы в этот мешок попадали?
— Мне иногда кажется, что все эти полёты — мистификация. Меня просто усыпляют, а потом делают нечто такое, чтобы я поверил, что уже на другой планете, — пошутил Ченич.
Рэм рассмеялся и протянул руку, проверить силиконовые крепления, мягко прижимавшие юриста к постели.
— Двадцать минут до прокола, — сказал он. — Давай я тебе помогу уколоться?
— А сколько корт будет в прыжке? — быстро спросил Ченич. — Страх почти отпустил, но при мысли о засыпании снова накатила паника.
Рэм развернул над запястьем файл с сеткой координат и начал что-то считать.
— Если судить по исходным опорным точкам, это будет двойной прыжок, — сказал он. — Первый прыжок — две минуты, потом переполяризация, уход на орбиту С14, и снова разгон. Это займёт не меньше часа. А потом второй прыжок, ещё две минуты тринадцать секунд. Одинарный прыжок можно было и переждать, но переполяризацию многие плохо переносят, лучше всё-таки сон.
— А что, ещё бывает переполяризация? — удивился Ченич.
Он никогда особо и не вникал во всю эту механику перемещения корабля.
— Ага, — согласился Рэм. — Это когда внутренности корта переворачиваются под обшивкой. Так гасят скорость. На орбиту это корыто со сверхсветовой не выйдет, это не военное судно. Разнесёт его к хэдовой матери, дрезину старую. Значит, корт затормозит, опишет пару фигур по орбите, а потом опять начнёт набирать скорость. И вот как раз во время переполяризации с непривычки все кишки выворачивает.
— Как всё запущено, оказывается, — улыбнулся Ченич. — А ты знаешь, что мне с тобой и вправду спокойнее?
— Это типа отмазка? — рассмеялся Рэм. — Вы боитесь… Ты боишься уснуть?
— Боюсь, — легко признался Ченич. — Давай лучше поговорим? Ты знаешь, что десерт был отравлен?
— Как это? — Парень даже глазами захлопал. — А кто вам сказал?
— Служба безопасности сообщила. Вот. — Ченич щёлкнул по коммуникатору, вытягивая на всеобщее обозрение файл письма.
Рэм прочитал, почесал щёку.
— Значит, яд был в баллончике с коньяком? А ведь я мог догадаться. Он, этот официант, когда стал брызгать на мой десерт — глаза у него были красные. Наверное, надышался уже этой дряни.
— Похоже, что так, — кивнул Ченич.
— Кто-то подсунул ему баллончик. Ведь иначе он не стал бы сам пробовать ядовитый десерт.
— Если только с ним не поработал психотехник.
— Отравитель-самоубийца?
— А почему нет?
— Ну… — растерялся Рэм. — Зачем вот так, прямо на работе? Есть же более доступные способы?
— Публичный акт мог дискредитировать владельца корта и нанести ему финансовый ущерб.
— Ну, допустим. Но что если покушение? На тебя или на меня?
— Тогда больно уж глупое.
— Почему?
— Если бы хотели отравить меня, яд можно было выбрать попроще, не мгновенного действия. Покушал пожилой человек несвежий десерт, почувствовал боли в желудке. Медик на корте свой… И умер бы я медленно и незаметно.
— А если на меня?
— А у тебя на руке военный спецбраслет. Если он сумел распознать яд, мог бы успеть и антидот ввести.
— А ведь точно. — Рэм потёр запястье, занывшее как от укола. — Но тогда зачем?
— Мотивация людей может быть удивительной, — пояснил юрист и улыбнулся, вспоминая свою обширную практику. — Как-то мне пришлось защищать человека, который хотел совершить суицид. Он пришёл в дом своего отца, чтобы посмотреть на него в последний раз. Дождался ночи и решил прямо в этом же доме повеситься. Но клиент опасался, что отец проснётся и помешает ему совершить желаемое. Тогда он поджёг диван, на котором спал отец. Мол, если отец проснётся, то ему придётся тушить пожар, и помешать он уже не сможет. В результате сработала система сигнализации, приехала пожарная команда, потушила пожар, а заодно вытащила из петли неудачливого самоубийцу. Отец на него в суд подавать не стал, но дом был арендованный, и заявление накатал его владелец.
— И что? — поразился Рэм. — Вы его защитили, этого самоубийцу?
— Я доказал, что он неадекватен и должен отправиться не в тюрьму, а на лечение, — улыбнулся юрист и вздрогнул.
Корт тоже вздрогнул, входя в прокол, и время тут же повисло.
Рэм крепче сжал запястье своего нечаянного спутника.
— Всё нормально, — сказал он. — Я здесь. И ты здесь. Это просто ещё одна форма пространства. Веришь мне?
Ченич кивнул.
— Дыши под счёт. Я буду считать — а ты дыши.
Дышать Рэма учил Дерен. На четыре счёта вдох — на четыре выдох. Это был не полный цикл, но для начинающего — сойдёт.
Минута, и Ченич в самом деле ощутил, что его отпускает.
— Видишь, ничего страшного, просто летим, — подбодрил его Рэм. — Осталось двадцать секунд. Вот. Чувствуешь, у корта появилась скорость? Мы вышли из прокола на субсветовой. Сейчас скорость будут резко гасить. И вот тут я бы уже прямо посоветовал уколоться и спать. Давай вместе? Рановато, но поспать никогда ведь не помешает. А завтра мы разберёмся, кого хотели отравить и зачем!
Глава 6. Муки совести
Имперский спецоновский крейсер «Персефона»
В шесть утра в каюту Дерена по-свойски заглянул капитан Гордон Пайел.
Здоровенный блондин с хитрыми зелёными глазами был одет не в китель, положенный военным его ранга, а в стандартный пилотский комбинезон без нашивок.
Столкнёшься с таким в коридорах первой палубы
