Часть вторая. И еще раз учиться
Глубокое решение
В голове уже шумело, а тележка не собиралась трогаться. Я толкнул поручень еще раз, нечаянно выдохнув немного драгоценного воздуха – пара пузырей выскочила из носа и рванула к поверхности, – но полозья тележки будто вросли в дно бассейна. Я наконец сообразил, что здесь что-то не так, нырнул вперед и вглубь, оттолкнувшись от поручня, и рассмотрел сквозь сумрачную муть и все более звонкий стук – не в ушах уже, а за глазами, – что передняя стойка тележки уперлась в тупик: черный узкий паз, который должен идти до стенки, перечеркивается другим черным пазом, как сходящиеся рельсы в дурацком кино про железную дорогу. Белому Биму так лапу раздавили, вспомнил я с содроганием, чуть не выдохнув остаток воздуха, и сообразил: стрелка. В кино рельсы переводила стрелка, и здесь тоже должна быть.
Я повел взглядом, перед которым было темно-зелено и в округлую крапинку, увидел торчащий поодаль рычаг, рванул к нему, с силой двинул и, не глядя, что там изменилось с пазами, рванул к поручню, понял, что коли не всплыву немедленно, то умру – под горлом ёкало, в голове клубилась, больно растопыриваясь, тьма. Оттолкнуться – и вверх.
Я ударил в поручень, рыча и теряя последний воздух. Тележка рванула вперед, как санки по склону, и почти сразу врезалась в стенку. Я отлетел, болтая руками и ногами, еле вспомнил, как надо всплывать и где тут поверхность, и выскочил на воздух с захлебывающимся ревом.
Закашлялся и снова вдохнул сквозь кашель. Глаза и нос резало, в горле как будто топор застрял, руки и ноги были ватными, но я дышал и держался на поверхности.
– Минута двадцать две, – сказал Константин Петрович. – Неплохо. Главное – задачу выполнил.
Он стоял у бортика возле мигающей лампочки и показывал мне секундомер.
Я подплыл к нему, делая вид, что спокоен и небрежен, вцепился в бортик и задышал уже с облегчением.
– Не все забыл, значит, – сказал Константин Петрович. – Пишут, почти два года занимался. Почему разряд не получил?
– Лень было, – сказал я.
На самом деле мне тренер сказал, что рано со всеми сдавать. Я обиделся и почти сразу, как нарочно, простудил ухо. Врачи сказали, плавать пока нельзя, и я радостно сбежал в хоккей. Давно мечтал. Там вообще ничего не получилось, ни в одной игре так на лед и не выпустили. Не буду же я это рассказывать.
– Боря борется, а Линар ленится, – сказал Константин Петрович.
– Леня, – поправил я. – О, Константин Петрович, а может, мне Леней называться? Ну, Леонидом.
– А чем тебя родное имя не устраивает?
Я дернул плечом. Как будто непонятно. У всех имена как имена – Олег, Антон, Андрей, – а у меня что-то странное. Спасибо хоть не Рушан или Фаниль, как у троюродных. У героев таких имен не бывает – ни в книжках, ни в жизни. Во всяком случае, я не слышал, чтобы полярника или космонавта звали Линаром.
– Ленар – это же Ленинская армия, – сказал Константин Петрович. – Хорошее имя, и звучит хорошо. Прославишь – популярным станет, детей в честь тебя будут называть.
Я хмыкнул, чуть не захлебнувшись, и смущенно напомнил:
– Я через «И».
– Н-ну… Значит, лениться нельзя. Вылазь, сушись, одевайся, через двадцать минут жду тебя на треке.
Я бодро выскочил из воды по пояс и застыл, упершись в борт и беззаботно болтая ногами, дождался, пока Константин Петрович выйдет за дверь, и ухнул обратно в воду. Приладился щекой в лужицу на кафеле и некоторое время дышал запахом сырости, хлорки и каких-то горючих смесей – мастерские были через стенку, видимо, чтобы быстрее водой заливать, если полыхнет во время очередного испытания.
Сил не осталось совсем.
Тренировка в бассейне была третьим занятием с утра – после математики и освоения скафандра и систем безопасности. А еще на треке выкладываться. Ох-х.
Я тяжело, со второго раза закинув и чуть не ободрав ногу, вывалился на бортик, полежал немного, понял, что теряю время, и поплелся в душ.
В раздевалку я вошел малость ожившим. Олегу, сидевшему на скамейке с полотенцем на бедрах, похоже, контрастные водные процедуры помогли меньше: он был неравномерно красным и совсем не двигался, уставившись на упавшие поверх полотенца руки. Подушечки пальцев были белыми и сморщенными.
Я, через силу растираясь, плюхнулся рядом и спросил:
– Кросс-брасс на скорость?
Он провел рукой над мокрым темечком.
Я сочувственно вздохнул. Бочка, значит. С виду просто колодец, доверху залитый водой, ныряешь – поверхность автоматически перекрывается крышкой. На дне загорается табло с уравнениями, надо тыкать в правильные решения. Решил – крышка открывается, выныривай, дыши и ныряй снова. Уравнений десять, можешь два или три подряд решить, чтобы побыстрее. Если не решил, а задыхаешься, можно нажать кнопку на крышке, она откроется, но за каждое нажатие добавляется одно уравнение.
Меня в бочку всего два раза окунули. В первый раз я всё в три нырка решил, а во второй чуть не утоп: Константин Петрович завелся и вывел на табло университетскую задачку. Пришлось ему самому нырять и меня вытаскивать, потому что я тоже завелся.
Поэтому я теперь толкал тележку, двигал гирьки и выстраивал разноцветные фигурки на дне. Оказывается, у меня фигово с пространственным мышлением. Вот и развиваю.
А Олег фигово считал. Цифрами, в смысле. Траектории-то он строил только так, я за ним ни разу не угнался ни на пересеченной, ни на велике, ни на карте – но, говорит, не считал, а просто понимал, куда ехать, где разгоняться и когда тормозить. Я тоже, как только врезался, понимал: блин, надо было тормозить. Но меня почему-то за руль сажали редко, а Олега окунали в бочку каждый день.
