политическую тему.
— Не понимаю вас, Людмила Рихардовна!..
— Я, кажется, объяснила ясно; да теперь, вообще, новые политики и представители Советов и комитетов ничего не понимают того, что касается их лично и их утопических идей, — ответила она спокойно и немного покраснела.
— Вы очень храбрая! — со злой улыбкой заметил Брег.
— Пусть будет так!.. Мне нечего бояться в своей квартире и притом в присутствии «представителя власти», ну, хотя бы в вашем лице… Если вам есть свобода всюду говорить все то, что вы чувствуете, переживаете и даже во сне видите, так почему же я не могу говорить, хотя бы в защиту самой себя?.. — ответила она повышенным тоном и с чуть-чуть заметной улыбкой на покрасневшем от злости лице, а затем немного отвернулась в сторону и незаметно вытерла салфеткой губы и ощупью проверила — на месте ли ее маленький револьвер «браунинг», с которым она никогда не расставалась, нося его незаметно за поясом юбки, как подарок мужа для самозащиты.
Прапорщик Брег молчал. Он не знал, что и о чем можно говорить, чтобы не вооружать против себя и не нарушать корректности гостя. Перед ним открылась какая-то пустота, и, почувствовав себя ничтожным, маленьким, бессильным перед энергичной молодой интеллигентной женщиной, так остро и с насмешкой указавшей ему, кто он такой в действительности есть, он смутился и, опустив глаза, немного покраснел. Ужин был окончен.
Заметив неловкое положение гостя, Людмила Рихардовна поспешила вновь заговорить, но уже тоном спокойной, вежливой хозяйки:
— Завтра ведь нам нужно подыматься не позже 6 часов утра. Идите, пожалуйста, спать в ту комнату, которую вам я указала. Постель там уже готова… — и она первая поднялась из-за стола и протянув руку Брегу, пожелала ему спокойной ночи, извинилась за свои откровенные пояснения на затронутые им темы и с мыслями только о своем муже ушла спать в свой будуар, заперев за собою дверь на ключ.
Будуар Людмилы Рихардовны окнами выходил на улицу, а глухой стеной прилегал к квартире дворника и управляющего домом, старика Оскара. В этой стене была и хорошо замаскированная маленькая дверь, секретный ход в соседнюю квартиру, почему Людмила Рихардовна и была вполне спокойна. Войдя к себе в будуар, она на скорую руку переоделась, пригласила к себе старика Оскара, рассчиталась с ним и, сделав некоторые распоряжения относительно продуктов на дорогу, отпустила его, а сама принялась за чтение перед сном, по раз заведенному порядку.
Брег в полном недоумении также ушел в указанную ему комнату. Спать ему еще не хотелось, и он бодрый, но не вполне удовлетворенный начавшимися боями у Икскюля, начал ходить по комнате взад и вперед. Наконец, подойдя к окну и безотчетно глядя в пространство, он протянул:
— Д-а-а-а! — а затем, переведя свой взгляд в бездонное блестящее небо, запыленное звездами, подумал: «Жизнь — бесконечная, а люди — бессмысленные «звери» и должны же подчиняться нам, партийным вождям!… Пойти к ней и извиниться?.. Или показать ей свою власть?.. Так ли?»
Не получив ответа на свои нелепые мысли, он, не отрываясь, все время продолжал смотреть на большую блестящую звезду в хвосте большой группы звезд на небосклоне и бессознательно вспомнил, что отец его Карпо, будучи сторожем бахчи на юге в его детские годы, называл эти величавые звезды «возом». Но почему-то, тоже бессознательно, это воспоминание показалось ему неуместным и даже как будто бы оскорбляло его чувства как представителя центрального Петроградского совета депутатов. Он стал смотреть тогда в сад, который после звездного неба показался ему совсем черным, и опять начал думать, думать… о своих обязанностях депутата, о прошлой своей жизни и о своем бегстве из полка в начале боя, переодевшись в статский костюм. И ему стало стыдно за себя; голова закружилась. Неудовлетворенный и расстроенный и все еще томимый воображением из прошлой разгульной жизни, он, с беспричинной злобой в душе, решил все же ложиться спать.
Тщетно стараясь заснуть, Брег вспомнил вдруг хозяев квартиры, полковника Казбегорова и Людмилу Рихардовну, и с завистью подумал о их счастливой семейной жизни и о преданности ее мужу. И возбуждая тихую нежность и невыразимо приятно лаская разгоряченный мозг, перед ним неожиданно всплыл образ Сони Капу, которую оставил в Петрограде неделю тому назад. Как ни старался он все же затемнить свое чувство к девице «Соне», ему понятно стало, зачем нужно было случиться так, чтобы она осталась девушкой.
«А ведь я люблю Соню! — впервые подумал Брег, и эта мысль как-то вытеснила все остальные. Но в тот же момент он с озлобленной насмешкой спросил себя: — Ведь Соня же член нашего Центрального совета, разрешает ли этика «товарища» увлекаться такими мелочами, как любовь и ухаживание за девицами?.. Но как же так? Такие великие аристократы, как Казбегоров и его жена, выведенные судьбой на светлую дорогу жизни, наслаждаются теперь мирной счастливой семейной жизнью, поставив ее в условия, недосягаемые для простых смертных, как я… Казбегоров с положением, а я нет… Нужно и себе создать положение…»
Прапорщик Брег почувствовал неловкое одиночество, а также и то, что ему неудобно как-то лежать на правом боку, он решил повернуться на другой бок. Теплая кровать и богато-роскошная обстановка комнаты его возмущали.
«В сущности, — подумал он в свое оправдание, — то, что я называл настоящей любовью, неосуществимо для меня, «бедного» прапорщика и выборного депутата в Центральный совет, а мечтать о ней — просто глупо…»
Ему стало неловко и на левом боку; путаясь вспотевшим липким телом в сбившейся горячей простыне, он опять повернулся на другой бок. Было жарко и неудобно. Снова начинала болеть голова. И вдруг пробудилась у него в голове новая мысль, чисто большевистская, без примеси:
«Я мужчина и все для меня! Идеал — это глупость, нелепость… А тогда и все идеи, проводимые нашими Советами, есть народное зло, нелепость?» — почти вслух ответил сам себе Брег и с такой злобой стиснул зубы, что перед глазами у него завертелись золотистые круги.
До самого утра Брег лежал в тяжелой, неудобной позе и, с тупым отчаянием в душе, ворочал тяжелые и противоречивые мысли, похожие на камни. И чтобы выпутаться из них, он стал уверять себя, что он самый лучший и почтеннейший человек и что его сомнения — просто скрытая похоть, которая нуждается в богатстве. Но это только
