— Моя ассистентка, — фыркнула Лера. — А ты не знала?
— Ассистентка ассистентки режиссера? — переспросила Ирина. — Это что-то новенькое.
— Протеже режиссёра Мамутова, между прочим, — Лера нервно огляделась. — Он её, знаешь, как называет? «Сказка моя»!.. Представляешь? Как бы мне работу не потерять, Ир.
— А тебя он взял на работу?
— Нет, меня на работу взял сам Филаретов! — Лера жадно затянулась сигаретой.
Филаретов был совладельцем телеканала и его основателем, как и Хазаров. Филаретову летом стукнуло восемьдесят три года, а недавно его хватил апоплексический удар.
— Старичок, как не крути, уже пройденный этап, — Лера закашлялась. — Зато в метро ко мне клеится три дня подряд какой-то несуразный мужик, представляешь?
— Знаешь, было бы странно, если бы к тебе никто не клеился, — Ирина вытащила из-под стола пакет. — А тот разведённый, которого мы встретили, когда ехали из Мытищ на электричке? Куда ты его дела?..
— Ираклий, что ли? — хихикнула Лера. — Этот чудак поёт в электричках и считает свои «заработки» очень приличными, прикинь?.. Ну, ты идёшь?
— Лер, о чём ты мечтаешь? — тихо спросила Ирина, когда они забрались в холодное маршрутное такси.
— Знаешь, я хочу либо чистого счастья, либо вопиющей роскоши, а ещё такой большой любви, ну, чтобы как молния ударила! — Лера шмыгнула носом. — Ну почему мне не везёт, а, Ир? Ведь не косая, не кривая…
«А мне?» — подумала Ирина.
— Вот мне не везет, так не везет! — обернулся шофёр-армянин. — Хотите, расскажу всю свою подноготную, барышни?..
— В другой раз! — хором ответили «барышни» и выскочили из маршрутки у ближайшего метро.
— А какой он из себя, ну, тот, кто к тебе в метро клеится? — спросила Ирина.
— Какой-то нищий, Ир, — Леру передёрнуло. — Представляешь, носит долгополое пальто, вроде как у священника, и пёс у него с длинными ушами и хромой, вдобавок! Какой-то облезлый пудель… Сухарей собачьих в последний раз у меня просил.
Ирина промолчала.
— Знаешь, я уверена, что у него интеллект его собаки, — сердито добавила Лера. — Нет, его собака и то умнее его! Молодой, в самом расцвете лет, а выглядит как нищий. Ну, скажи, Ир, как в Москве можно не заработать денег? Как может красивый, в общем-то, парень ходить в ботинках с Черкизовского рынка? Нет, мы с тобой что самые умные?.. Или самые удачливые, может быть? — настойчиво спросила Лера, губы у неё дрожали.
— Я бы не сказала, — согласилась Ирина.
— Мы просто вкалываем, а не гоняем лодыря, как некоторые! — подвела итог разговора Лера.
Обе не подозревали, что скоро одновременно влюбятся и потеряют голову. И обе станут объектами страстного желания классных даже по московским меркам мужчин.
Бисквитная мышь
— Раз — украла, два — украла, три — украла! Кругом воры, — бубнил под нос старший следователь межрайонной прокуратуры Лев Тимофеевич Рогаткин, забредая по пути в ночной универмаг. — Мохнатая воровка украла моё сердце…
Он пробыл там всего семь минут, и не секундой больше, если бы, конечно, кто-нибудь болезненно педантичный засёк секундомером путь Льва Тимофеевича от полок с продуктами к клюющему носом кассиру.
«Хотелось бы верить, что священная швабра не потеряла свою священную силу в руках коварного похитителя», — неизвестно с какого панталыку вертелось в голове у Рогаткина, пока он расплачивался за покупки.
На улице хаотично сияли звезды вперемежку с фонарями, а в руках у следователя, кроме портфеля, теперь был тяжёлый пакет с капустой, картошкой и морковью.
«Также нужно срочно отыскать исчезнувший с трассы „Москва — Ростов“ рефрижератор», — сердился Лев Тимофеевич, подходя к дому. Открыв дверь в свою берлогу, старший следователь попятился.
— Эта кошка мне заплатит! — уронив пакет с овощами себе на ногу, воскликнул он.
Лев Тимофеевич кое-как утихомирил себя двумя пассами из йоги и начал подбирать рассыпавшуюся морковь, стараясь не глядеть на подранные обои и разлитый на паркете растворитель для масляных красок. Собрав всю морковь, он отнёс пакет на кухню, вымыл руки, затем снял куртку, переобулся, состроил страшную рожу зеркалу и ласковым голосом вывел:
— Белоснежка, ты где?..
Никто не появился в поле зрения Льва Тимофеевича ни через минуту, ни через три.
— Белоснежка, красотка, ты не умерла-а-а?.. — ещё дружелюбнее позвал он. — Я по тебе соскучился, звездочка! Мой зверёк! Красавица, иди сюда!..
Я жду-у-у…
Прошла ещё минута, и с книжной полки со звонким урчанием спрыгнула грациозная кошачья фигура. Медленно переступая лапами, кошка подошла ко Льву Тимофеевичу, чтобы потереться ухом об его ноги.
— Белоснежка-а-а… — погладив кошку по шелковистой спине, проникновенно сказал Рогаткин. — А ты знаешь, что в Китае было такое наказание…
— Мяу? — заинтересовалась Белоснежка, ткнувшись носом в ладонь хозяина.
— …как избиение кошек палками? — Лев Тимофеевич злорадно прищурился и схватил кошку за шкирку.
— Мя-я-а-а-ау-у-уууу!.. — размахивая лапами с выпущенными когтями, с шипением стала вырываться Белоснежка.
— Сейчас ты поплатишься за беспорядок в доме, о, саблезубая Белоснежка! А ты как думала, а?.. Что-о-о?! — Лев Тимофеевич зажмурился и изо всех сил потряс орущей кошкой в воздухе.
Лишь через пять минут старший следователь межрайонной прокуратуры уговорил себя поставить кошку на паркет и с мучительным стоном извлёк из кармана бисквитную мышь из куриной печёнки с валерианой.
— Ешь! — скрепя сердце, буркнул он и, надев перчатки, принялся за уборку.
Кошка, вздыхая, грызла мышь и обиженно косилась на хозяина, а Лев Тимофеевич мыл пол и бурчал под нос про ворованное сердце. Закончив уборку, он принялся готовить ужин, размышляя между жаркой картошки и нарезкой салата о тех двух уголовных делах, которые ему предстояло раскрыть в самое ближайшее время.
Гончаров
Особняк в стиле нео-ампир на Радужной улице. Кабинет на втором этаже, обставленный в японском стиле.
Гончаров прислушался — в доме было фантастически тихо. Даша дома не появлялась со вчерашнего дня.
«Похоже, она — моя птица Феникс, — Гончаров снова листал досье. — Ирка, Иринка, Ирочка…»
— Неужели, из-под дивана достал, пап? — раздался вкрадчивый голос дочери.
Гончаров от неожиданности подскочил — за его спиной, покачиваясь на каблуках, стояла Даша. Дашино платье представляло собой одну большую дыру, кое-как державшуюся на костлявых плечах… Имидж дочери довершал припудренный синяк под глазом и свежие царапины на руках и ногах.
Гончаров начал смеяться.
— Ну, пап!.. — дочь топнула ногой.
