трудноотстирываемым. В общем, глупое было решение.
Миновав узкий коридор, который буквально кишит молодыми людьми, самозабвенно исследующими рты друг друга, я вхожу в основной зал и с замиранием сердца устремляю взгляд на залитую неоном сцену.
Богдан стоит у самого края и, поднеся микрофон ко рту, энергично начитывает:
А нам бы просто неба, чтобы птицей в нем летать,
А нам бы просто денег, чтоб могли не воровать,
А нам бы просто смелости, чтоб воплотить мечту.
Скажи, ну разве много надо просто пацану?
В жизни его голос звучит гораздо более резко и громко, чем в записи, но все равно утопает в шуме толпы, которая одновременно с ним пропевает слова песни. Очевидно, присутствующие знают весь текст наизусть. Вот это я понимаю, любовь к творчеству.
Делаю пару шагов по диагонали и пристраиваюсь у перилл лестницы, ведущей вниз. На танцпол спуститься не решаюсь — судя по неистовым визгам и давке, там правят самые ярые фанатки Богдана, готовые на все, чтобы оказаться поближе к сцене. Мне, конечно, тоже любопытно поглядеть на исполнителя вблизи, но все же не настолько, чтобы из-за этого получить локтем в глаз.
Бросаю короткий взгляд на наручные часы, чтобы прикинуть сколько еще продлится эта вакханалия, именуемая концертом, и прихожу к выводу, что, наверное, не больше получаса. Мероприятие началось в восемь вечера, а сейчас уже почти одиннадцать. Вряд ли Богдан будет распинаться перед зрителями дольше трех часов. Не думаю, что за переработки ему платят.
Делаю глубокий вдох, запасаясь терпением, и вновь гляжу на сцену. Маленьким полотенцем, висящем на шее, Богдан утирает со лба пот и приступает к исполнению очередной композиции. На этот раз более мелодичной и медленной.
Едва я успеваю проникнуться мягкими звуками музыки, как почти весь свет в клубе гаснет и пространство погружается в полумрак. Ничего не понимая, я принимаюсь озираться по сторонам и вскоре убеждаюсь, что такой расклад удивляет исключительно меня. Будто это само собой разумеющееся, молодежь достает из карманов мобильники и, развернув их камерой к сцене, включает фонарики.
Теперь танцпол напоминает небо в яркую звездную ночь. Должно быть, со сцены это зрелище выглядит по-настоящему фантастично. Несколько сотен огоньков, покачивающихся в такт твоей музыке — что может быть лучше?
Богдан крепит микрофон на специальную стойку и затягивает какую-то лирическую балладу о любви к девушке, которой от него нужны были только деньги и которая в него не верила. Не знаю, отражен ли в песне реально пережитый им опыт, или это просто красивый вымысел, текст все равно цепляет за живое. Заставляет проникнуться и сопереживать парню, который их кожи вон лезет, чтобы доказать любимой, что он ее достоин.
И хоть этот трек, как и все другие, не соответствует моему вкусу, я не могу не признать, что он сделан талантливо. Да, в нем легкий перебор с драмой, да, игра слов могла бы быть чуть более оригинальной, но некой самобытности и душевности у него не отнять. А в творчестве это, наверное, самое главное.
Богдан одет в какую-то совершенно ужасную драную футболку и до неприличия низко сидящие джинсы, однако это не мешает ему выглядеть потрясающе притягательно и, я бы даже сказала, сексуально. В вызывающей небрежности и ленивой расслабленности, с которыми он держится и поет, есть свой необъяснимый магнетизм. Вероятно, будь я двадцатилетней девочкой, уже бы все трусы промочила, любуясь им.
Зачарованная звуками его хриплого голоса, я ненадолго прикрываю веки, а, распахнув их, тотчас упираюсь взглядом в золотое кольцо на безымянном пальце. Забавно, но когда-то похожие эмоции я испытывала, слушая пение Олега.
Правда, то был обычный московский двор, а не сцена, да и музыка для мужа являлась лишь хобби, а не делом жизни. Но я все равно обожала, когда он бряцал на гитаре песни Цоя. Тогда Олег был проще, веселее и естественнее. Как, впрочем, и я.
Богдан заканчивает свою лирическую композицию, нежно поглаживая стойку микрофона, словно в его ладонях не бездушная палка, а горячо любимая девушка. От созерцания этой картины в памяти ярким пламенем вспыхивают воспоминания о том, как эти сильные, забитые татуировками руки скользили по моей коже, сжимали грудь и сминали ягодицы…
Переступаю с ноги на ногу, чтобы избавиться от дурманящего наваждения, но порнографические сценки, словно издеваясь, продолжают наводнять мое сознание… Чертов малец! Как ему удается даже на расстоянии сводить меня с ума?
— Ну и напоследок давайте сбацаем нашу старую добрую «На районе», — переводя дыхание, обращается к зрителям Богдан. — Дайте шума, народ, а то вас неслышно!
Зал взрывается визгами и аплодисментами, изо всех сил поддерживая кумира. Когда чересчур эмоциональные фанатки наконец утихают, я могу уловить заводную мелодию, под которую Богдан отжигает, совершенно не ведая стеснения. Бегает по сцене как угорелый, танцует, похабно вращает тазом, и откровенно эпатирует публику своим совершенным прессом, дерзко задирая края футболки.
Знаете, говорят, по тому, насколько хорошо мужчина танцует, можно судить о его навыках в постели. Теперь я официально могу подтвердить эту теорию. Двигается Богдан ничуть не хуже, чем трахается.
Задорная песня заканчивается, а толпа еще долго не может угомониться: пищит, волнуется, вибрирует. В момент, когда Богдан тепло прощается со слушателями, ему в ноги прилетает…
Боже мой! Мне ведь не кажется?! Это действительно бюстгалтер?! Кто-то снял нижнее белье прямо посреди клуба и запульнул им в парня?!
Нет, все-таки я официально нарекаю себя закомплексованной старушенцией. Лично меня даже последняя степень алкогольного опьянения не заставила бы совершить столь безбашенный поступок.
С веселой улыбкой Богдан наклоняется, подхватывает кружевной бледно-розовый лифчик и оценивающе вертит его в руках:
— Впечатляет, — наконец изрекает он. — Прошу обладательницу это прекрасного предмета одежды заглянуть в мою гримерку.
Толпа затягивается протяжным «у-а-у», а Богдан заразительно смеется:
— Я просто белье девушке вернуть хочу! А вы о чем подумали, извращенцы?
Засунув бюстгалтер в задний карман джинсов, парень салютует толпе и скрывается за кулисами, а я продолжаю, как пришибленная, стоять на месте. Признаться честно, эта ситуация немного выбила меня из колеи, ведь на ее фоне контрастность наших с Богданов миров стала просто кричащей.
Зачем я вообще сюда явилась? Что я ему скажу? Собственный план вдруг кажется мне нелепым, и под ложечкой начинает неприятно сосать. То ли от страха, то ли от волнения.
Секунды стремительно утекают, и мне уже давно пора быть за кулисами, куда, по заверениям Эдика, меня должны пропустить. Но я не шевелюсь и даже почти не дышу, мертвой хваткой вцепившись в перилла.
Может, ну его к черту?
