Еще немного посветлело и на взгорке у Кочек – на самой дороге показалась какая-то темная масса. «Идут», – решил я, и, как тогда, на первой моей охоте, внутри что-то зашевелилось. Припал щекой к винтовке и, посмотрев на появившуюся цель, оглянулся назад. Вот он – сигнал! Позади ясно светился скачущий огонек от горящей ветки на темном фоне деревьев.
«Бежать», – пронеслось в голове. Но если побегу прямо сейчас, они точно увидят меня на взгорке и откроют огонь. Добегу ли? Ведь от них я буду хорошо виден – они на фоне темного леса, а мне бежать по снегу в светлую сторону. Надо, чтобы они хотя бы залегли, тогда задам деру и добегу до леса.
Вновь прикладываюсь к ложе десятизарядки и, взяв, как на занятиях, ровную мушку на фоне посветлевшего неба, перевел ее на темную массу на дороге и плавно нажал спуск.
Дах! – протяжно отозвалась винтовка и, дернувшись у плеча, далеко выбросила гильзу. «Ай-ай!» – заорал кто-то нечеловеческим фальцетом там, куда чиркнул красным угольком трассер винтовочной пули, а палец сейчас же нажал еще, еще и еще раз, пока глаз ловил на мушку темные силуэты разбегающихся, точно мыши, немцев. Они тотчас пропали, словно провалились под землю. Залегли!
Теперь сдаю назад и – деру к своим! Туда, где звездочкой догорает выставленная Пендиным горящая сосновая ветка. Ах-тах-дадах! – послышалось сзади, это немцы обстреливали то место, откуда я драпал. Хорошо! Уже метров сто позади. Вспыхнув в последний раз, рассыпалась красными искорками и погасла моя путеводная звездочка. Я изо всех сил работал ногами и задыхался, пытаясь как можно скорее дотянуть до спуска под горку. Дю-дюп! – шлепнуло что-то по земле правее и впереди меня. Та-та-та-та! – запоздалой скороговоркой догнал звук пулеметной очереди позади меня. Дело дрянь: пулемет целит точно по мне. Сейчас внесут поправку – и амба! Я наддал и вильнул с дороги влево. И тут почти прямо в лицо ослепили вспышки. Пах! Пах! Это взвод поддерживал меня огнем.
«Спасибо, братцы!» Я не в силах был ничего сказать. Дюп! – чмокнуло почти под ногами. Меня колотило. Осталось всего каких-нибудь три шага! Три последних шага – и амба! И тут что-то тупое пребольно ударило меня в правую ягодицу. Пуля. Звук того самого выстрела затерялся во вспыхнувшей перестрелке. Нога мертво подвернулась, и я мешком свалился в полшаге от своих.
– Хватаем под руки! Куда тебя, Фролов? – сквозь звуки перестрелки услышал я голос Пендина. Потом – провал, и вдруг я чувствую, как кто-то на спине несет меня, бредя почти по пояс в воде. Это был Вася Лозовой. Моя винтовка болталась у него на груди рядом с его «манлихером». Опять провал… За рекой пришел в себя. Лозовой туго бинтует меня. Рядом сидит Пендин с перебинтованной головой и глухо воет, зажав руками уши. Боли не чувствовалось.
– Прорвались? – Этот вопрос интересовал меня больше всего.
– Почти. – Лозовой шумно пил из фляги.
– Ты ранен в таз, лейтенант – в голову, Сашка и Володька – насмерть, – перечислил он, немного переведя дух. – Атаку немцев отбили. Наши ушли вперед, нас дожидаться не стали.
– Понятно. Им спешить надо. Немцы-то догнать могут.
– Ну вряд ли они в реку сунутся. Видел, какой паводок?
– Видел, но кто их знает?
– Что делать-то будем?
В самом деле, за мыслью о том, что прорвались, я как-то совершенно забыл о своем состоянии. Попробовал немного пошевелить правой ногой и тут же отбросил это бесполезное занятие.
– Я могу, наверное, только ползать.
– Ясен пень березовый!
– Ты это, давай веди лейтенанта к нашим, покуда они далеко не ушли. А потом вернешься с кем-нибудь за мной, – раздался в воздухе мой новый голос, который исходил, казалось, откуда-то со стороны.
Было понятно, что в этих условиях за мной никто не вернется. Но почему-то остро захотелось, чтобы непременно выжил этот наш лейтенант. Этот немного нескладный, порой излишне горячий, но такой молодой, светлый и чистый душой Вася Пендин – бывший школьник из Омска. В глубине сознания я понимал, что мой реципиент в сложившихся условиях – не жилец. С разбитой тазовой костью, обмороженными ногами, голодный и не имеющий возможности самостоятельно двигаться, он был обречен. Но ни мне, ни ему не хотелось помирать в покое.
– Тащи, тащи, не сиди, – опять подстегиваю Лозового. – Только десятизарядку мне оставь. Понял?
– Ты это, – Лозовой облизнул губы, – серьезно?
– Конечно! Вот пока ты со мной препираешься, наши уж уйдут далеко, хрен догонишь. Давай, валяй!
– Нет, ты не подумай, я тебя не брошу. Вот догоню своих и вернусь с подмогой.
– Спеши давай! Не медли, так твою! А вдруг фрицы все же в воду полезут? Ведь уже совсем рассвело! Тебе сейчас надо подальше уходить туда, к Жарам или же к Мосеинкам. Давай, может, выйдешь и к самой Красной горке, а там, говорят, уже наши! Не трать времени, веди лейтенанта!
А потом я пополз к береговому откосу. Туда, где лежало поваленное дерево. Вот тут и будет мой последний и решительный… Прикрывшись стволом сваленной сосны, не спеша оглядел сектор обстрела.
До моста примерно двести – двести пятьдесят метров. Великолепно. Крутой спуск идет от моей позиции прямо к бурым от паводка волнам Собжи, которая разлилась по лугу и катила грязную пену поверх моста, наличие которого обозначалось большими бурунами у стоек перил. Немцы на том берегу перекрикивались своими гортанными голосами. Вот сейчас они увидят наши следы на дороге, поймут, что мы ушли за реку, и тогда… Сунутся, как милые сунутся! И думать нечего!
Быстро светало. Десятизарядная «светка» глядела в сторону моста. Немцы в самом деле бродили где-то там, скрытые приречным бугром, но их голоса усиливались. Замелькали тени между березами. Вот сейчас они выйдут. Вот сейчас… Можно будет валить их перед мостом. Им тут некуда прятаться. Только тех, что соберутся перед взгорком. Пусть только спустятся к реке. Но лучше всего стрелять, когда они начнут переправляться. Вода бурная, глубокая, переходить мост они будут медленно. На взгорок не сразу и убежишь! Сколько-то набью точно.
Я вытащил патроны и сложил их перед собой. Всего десять обойм по пять штук. Еще девятнадцать штук россыпью. Итого – шестьдесят девять. Еще в винтовке сколько-то есть. Надо бы дозарядить.
Оттянул затвор, по одному дослал в магазин еще четыре патрона. Вспомнилось, что я в самом деле стрелял за речкой четыре раза. В одного, похоже, попал. Он заорал. Остальные пули, наверное, в молоко – хотя, может, и нет. Сейчас я просто должен положить еще троих-четверых, не меньше, но лучше пять-десять! Вот только дождусь, когда первый в реку полезет, тогда в него, а потом еще двоих-троих на берегу. Остальные, понятное дело, начнут метаться и бить по мне. Ну а там поглядим, как оно будет – состязание с ними в меткости в реальности-то… Стреляю я очень неплохо. Не знаю, как реципиент, а для меня триста метров из автомата – дистанция привычная. А тут винтовка, да еще и бьет хорошо. Правда, фрицы – не урюки, с которыми довелось перестреливаться, а лес – не горы, но…
