поверхности слизистой оболочки, а это значит, что вероятность кровотечений у него очень высокая. А еще доктор рассказал, что каждый нокдаун, а тем более нокаут, вызывает кровоизлияние в мозг и как следствие – гибель нервных клеток серого вещества, поэтому боксеры такие тупые и редко получают высшее образование.
Слова доктора глубоко запали в душу подростка. Выходило, что, когда он получал удар в голову, и клетки мозга его отмирали, он терял часть себя. Становился уже не таким умным и обучаемым, как раньше, память его ухудшалась.
И внял тогда Антон гласу судьбы, просто-таки вопиющей: «Брось ты это занятие! Вокруг и так множество поводов случайно получить по кумполу, так зачем же делать это целенаправленно?!» Эта тренировка стала для него последней.
И потом, в дальнейшей жизни, в случае возникновения конфликта, могущего закончится повреждением серого вещества, старался Антон разрешить ситуацию дипломатическим путем, а если не получалось, шел на уступки или покидал опасную зону быстро переставляя ноги. Дрался всего пару раз, когда убежать было невозможно по соображениям чести.
* * *
Антоний умывался в тазу, когда загремел засов и дверь распахнулась. На пороге стоял Тиберий при полном параде: блестящий чешуей кавалерийский доспех и алый плащ с золотым кантом. Явно пребывая в хорошем настроении, он выбросил руку в приветствии, которое впоследствии будут использовать нацисты, и крикнул:
– Аве, Антоний!
– И тебе аве, Тиберий, коли не шутишь! – Антоний тоже вытянул руку, брызги с нее полетели в лицо декуриона.
– Пора, – утираясь шейным шарфом, сказал тот. – Завтрак получишь после испытания. Поверь мне, так будет лучше. Я специально дал тебе поспать подольше и не накормил. Так ты будешь легче и быстрее.
– Ну да… Порхать, как бабочка, и жалить, как пчела.
– Метко сказано. Сам придумал?
– Нет. Один негр.
Древний нацист пожал плечами, явно не поверив.
Дав Антонию закончить туалет, Тиберий повел его в ту часть двора, где легионеры обычно упражнялись в фехтовании на палках. В тени забора собрался весь гарнизон кроме тех, кто был в дозоре, и еще человек двадцать пришлых.
При их приближении от толпы отделились двое. Один – двухметровый обезьяноподобный тип с явной передозировкой гормона роста. У него были мощные надбровные дуги, огромные нос и подбородок, а также руки, которые, казалось, могли полностью обхватить человека за голову, оторвать ее и зашвырнуть куда-нибудь на Кипр. Другой – лысый толстяк, завернутый в синюю, вышитую золотом простыню. Вообще золота на нем было очень много: пряжки; цепь с такими мощными звеньями, как будто на ее конце должен быть якорь; широкие, как части доспеха, браслеты; перстни чуть ли не на всех пальцах и даже застежки на сандалиях.
Тиберий спросил, обращаясь к толстяку:
– Скажи, Гней, а почему ты не привел слона или носорога?
– Ты сказал, декурион, что у тебя есть что-то особенное, я не знал, чего ожидать… – ответил толстяк густым поставленным голосом. Затем смерил Антония взглядом с ног до головы. – Если твой заморыш выстоит против моего чемпиона минуту, я заплачу тебе за него тысячу динариев, как за хорошую лошадь.
– А если он победит? – без особой надежды, как бы на всякий случай спросил Тиберий.
– Если такое случится, вопреки очевидной воле богов и природы, я дам за него пять тысяч, – с усмешкой ответил ланиста.
– Десять! – у кавалериста загорелись глаза. – Десять тысяч динариев. Ты сам хвалился, что отказал Ефраиму, когда тот предлагал двадцать за Хагана, – он указал пальцем на гиганта. – Разве его победитель не стоит хотя бы половины этих денег?
Последнюю фразу он адресовал толпе, та зашумела одобрительно.
– Хорошо, – сказал ланиста после непродолжительного молчания. – Этот торг все равно не имеет смысла… Но что будет, если он не выстоит и минуты?
– Я отдам тебе его даром! – выпалил разгоряченный декурион.
Ланиста склонил голову в знак окончания переговоров и достал из складок плаща водяные часы, естественно, золотые. Умбра побежал к колодцу набрать в них воду.
Тиберий негромко сказал Антонию:
– Скорее всего, это не поможет, но я все равно желаю тебе удачи!
Кто-то нахлобучил на голову Антонию легионерский шлем, кто-то сунул в левую руку кавалерийский овальный щит, а в правую – полуметровую палку с поперечиной для защиты кисти. Кто-то подтолкнул на несколько шагов вперед.
Гигант, с такой же палкой и прямоугольным щитом высотой в две трети его роста, занял позицию напротив.
Антоний припомнил бой возле акведука. Тогда все получалось как бы само собой: он видел противников, как они двигаются, где открываются для удара, когда нужно блокировать, когда – уворачиваться. Сейчас он совершенно не имел никакого представления о том, что нужно делать… Оставалось только положиться на импровизацию.
– Начинайте! – зычно крикнул ланиста и махнул рукой.
Гигант взревел и побежал прямо на соперника, прикрываясь щитом. Антоний просто отошел в сторону, с которой был щит противника. Хаган по инерции чуть не пролетел мимо, но, надо отдать ему должное, успел отреагировать и, резко развернувшись на ходу через правое плечо, попытался нанести удар наотмашь. Но Антоний в последний момент пригнулся, и палка просвистела в сантиметре над шлемом. Он на секунду потерял противника из виду и, когда поднимал голову, получил мощный толчок, сразу выбивший из руки «меч» и отбросивший его самого на пару метров. Опытный гладиатор продолжил вращение корпуса и ребром тяжелого щита смел его, как былинку. Антоний зарылся в песок лицом, шлем покатился дальше. Толпа разочарованно загудела, но испытуемый тут же вскочил на ноги. Удар был не настолько резким, чтобы отключить сознание, но правое плечо онемело совершенно. Гигант уже снова летел на него, поднимая клубы пыли. Антоний на этот раз ушел из зоны поражения, перекатившись по земле через руку со щитом. На этот раз бешеный локомотив пронесся мимо, не нанеся урона.
Это повторилось еще несколько раз. Гигант бросался в атаку, желая добить противника и уложиться в минуту, Антоний, лишенный возможности двигать правой рукой, уворачивался, отпрыгивал и перекатывался, пару раз отразил удар палки щитом. Казалось, конца этой минуте не будет, но последняя капля, знаменующая собой ее окончание, все-таки упала. Ланиста крикнул:
– Стой! – и хлопнул в ладоши.
Бойцы остановились, переводя дыхание. Толстяк обратился к Тиберию:
– Ну что? Свои деньги ты уже заработал. Может, хватит? Дальше будет избиение.
– Ты можешь продолжать? – спросил Тиберий у Антония.
Тот потряс рукой – чувствительность возвращалась.
– Я еще не начал! – услышал сам себя Антоний, и вездесущий Умбра вставил «меч» в его руку.
Он не совсем понимал, зачем ему нужно это продолжение, но на него уже накатила та самая волна бешенства,
