— Вася Авдеев, а что у нас с «серовским» делом? — обратился Виноградов к другому студенту.
— По «серовскому» делу состоялся суд. Оперативник, пытавший и убивший обвиняемого, получил всего лишь шестьлетлишения свободы. Суд почему-то расценил его действия не как убийство, а как превышение должностных полномочий. Еще двое милиционеров, принимавших участие в пытках, получили и того меньше — два и три года. Вывод очевиден. Российские суды относятся к убийцам в погонах куда более лояльно, чем к убийцам из гражданской среды. Кроме того, в прокуратуре Советского района Новосибирска завершено расследование уголовного дела, возбужденного в отношении начальника дежурной смены Двенадцатого отделения районного РУВД. В мае прошлого года майор посадил в камеру для административных правонарушителей мужа и жену, которых предварительно избил в служебном кабинете. Материалы дела переданы в суд. Однако, учитывая результаты «серовского» дела, не исключено, что майора приговорят к штрафу в три минимальных оклада.
Факты, факты и снова факты.
Слушая третье, четвертое, пятое выступление, Владимир Петрович Кудринцев испытывал смешанные чувства. Наблюдая, как студенты один за другим озвучивают примеры такого обыкновенного и такого чудовищного произвола, он задумался о том, каково молодым, двадцатилетним, людям жить в мире, зная, что вокруг творятся такие ужасные вещи. Или же все-таки лучше так, чем как большинство сограждан, которые только к концу жизни узнали из телевизионных новостей, что в стране, в которой они жили, оказывается, были репрессии.
— Да, Света, — отозвался Виноградов на поднятую руку.
— В данный момент в Европейском суде по правам человека ожидает начала рассмотрения заявление двадцативосьмилетнего россиянина Алексея Кривина. Шесть лет назад его арестовали сотрудники нижегородской милиции и заставили признаться в убийстве, которого он не совершал. Подписав явку с повинной, Алексей Кривин выбросился из окна РУВД и сломал позвоночник. Он остался инвалидом, но ни один из пытавших его милиционеров до сих пор не привлечен к ответственности.
— Георгий Анатольевич, извините, можно войти? — в дверях аудитории появился Корякин.
— Да, Дима. Привет, заходи. Правда, мы, к сожалению, почти что уже закончили.
Владимир Петрович посмотрел на вошедшего. Взъерошенный, в очках, в нелепой красной майке. По возрасту немного моложе Георгия. Наверное, аспирант. Кудринцев машинально взглянул на часы. Оказалось, что прошло уже два часа.
«Вот так да, — подумал он, — & мне казалось, что сейчас только перерыв будет. Молодец Георгий. Заинтересовал».
Георгий заканчивал семинар.
— Неделю назад вышло новое издание книги «История телесных наказаний в России». Ну вы ее знаете, у нас выходил репринтный вариант. Это издание помимо классического текста дополнено несколькими тематическими статьями по двадцатому веку. В «Олимпийском» книга уже появилась, стоит на пятьдесят рублей дешевле.
Услышав это, старый педагог Кудринцев опять улыбнулся про себя. В свое время каждую свою лекцию он заканчивал, советуя прочитать студентам какую-либо книгу.
Семинар был окончен, и люди потянулись к выходу, обсуждая лекцию, попутно прощаясь с Виноградовым и Аллой. Опоздавший Дима подошел к столу:
— Георгий Анатольевич, у вас найдется время? Хотел бы с вами посоветоваться. Мне сегодня сделали одно предложение.
— Конечно, Дима. Алла, Владимир Петрович, подождете меня на кафедре?
Как послушный студент Кудринцев тоже направился к выходу, где его, улыбаясь, ждала Алла.
— Ты чего сегодня опоздал, Дим? — поинтересовался Виноградов.
— В милицию забрали, — небрежно отвечал Корякин, пятерней взлохмачивая и без того взъерошенные волосы.
— Надеюсь, ничего серьезного, — обеспокоилась Алла.
— Да нет, Ал, ерунда, — отмахнулся журналист. — За чрезмерную активность при исполнении профессиональных обязанностей. По дороге выяснили, что я журналист, и отпустили.
6
Светлана Ларина всю ночь ворочалась с боку на бок. Мало того, что Наташка ушла ночевать к Соньке Перовой, так еще и задерживался ее муж, Борис. Светлана который раз набирала его телефон, но отвечал один и тот же голос: «Номер недоступен».
«Черт бы его побрал, гуляку! — думала Светлана. — Опять скажет, что корпоративная вечеринка. А вся шея окажется в помаде. И дочь в него пошла — мать не слушает, хамит, делает что хочет. Мать даже боится ей позвонить — дочь может неделю с ней после этого не разговаривать. Господи, что же из нее вырастет? Красотой пошла в мать, а характер… Видно, действительно деньги портят.
Сама Светлана была вывезена Борисом четырнадцать лет назад из родного Белого Яра, после того как завоевала титул «Мисс Томск». Тогда, в юности, жизнь в Москве казалась достигнутой сказкой, осуществившейся мечтой. А Борис — сказочным королем. Его оптово-закупочная фирма поставляла окорочка всей России. Теперь Светлана, постаревшая, немного обрюзгшая от частого потребления виски, лежала на диване и плакала: «За что мне все это?» Она была уверена, что Борис сейчас тискает молодое и сговорчивое тело и, может быть, уже подумывает уйти от нее, а дочь Наташа ее презирает.
Утром завалился Борис. Как всегда «подшофе», как всегда, не сказав ни слова, завалился спать. Светлана покорно, как это она делала не раз, раздела его и села на кухне ждать. Дочь запрещала звонить раньше одиннадцати. В такие минуты часы казались ей врагом, и она справлялась с ними своим способом — стаканом виски со льдом. Наконец, часы достигли вожделенной отметки. Светлана схватила телефон и стала названивать дочери. «Аппарат абонента недоступен, или находится вне зоны действия сети» — каждые пятнадцать минут слышала она. Потом она стала звонить Соне, у которой осталась Наташа, что было строжайше запрещено дочерью, потом родителям Сони. Все телефоны молчали. Светлана знала, что родители Сони на даче, но ей не были известны ни название дачного места, ни номера их мобильных телефонов. В час ей стало на все наплевать. Недопитая бутылка виски валялась на полу, голова свесилась с кресла.
Проснулся Борис, подошел к холодильнику с минералкой. По пути, со злостью, пнул шлепанцы Светланы:
— Опять набралась?!
Но вместо обычного ответа: «Тебе можно, а мне нельзя?», услышал:
— Наточки нигде нет. Я боюсь. Вокруг меня — темнота.
— Почему за ней не следишь? Только виски жрешь!
Борис, не помня себя от ярости, подскочил к жене и начал хлестать ее по щекам. Потом пришел в такое неистовство, что стал бить ее — такую слабую, такую ненужную, показавшуюся ему четырнадцать лет назад прекрасным лебедем.
— Если она не найдется, я тебя убью!
Даже запах духов жены раздражал его до безумия. А вот дочь он любил.
В это время на даче у ничего не подозревающих Перовых была идиллия. Земля была перекопана, картошка посажена. Леонид Палыч и Софья Игнатьевна, хотя имели довольно большой по российским меркам достаток, предпочитали выращивать овощи сами. Леонид Палыч был видной фигурой в Центробанке, а Софья Игнатьевна уже вышла на пенсию, хотя до сих пор привлекалась частными фирмами в качестве бухгалтера. Сонечка, названная по имени матери, была их поздним и долгожданным ребенком, поэтому — безусловно обожаемым.
