чёрным по зелёному. — Много оружия. Много патронов. Если в остальных то же самое, то кто-то собрался неплохо повоевать.
Оружие оказалось в трёх грузовиках из пяти. В основном, стрелковка: калаши (относительно свежие, в пластике), пулемёты ПКМ, патроны и магазины. Но есть и несколько ящиков с РПГ, плюс выстрелы к ним. На пару мотострелковых рот, пожалуй, запасец. Всё новое, в штатной транспортной упаковке, как со склада. То есть, наверное, со склада и есть. Интересно, с какого. По нынешним временам даже страну с уверенностью не скажешь, оружие гуляет по нашему воюющему миру куда свободнее, чем люди.
Последние два грузовика, впрочем, всё объяснили.
Шлемы. Броники. Полевая медицина. Камуфло. Берцы. Активные наушники. Тактические перчатки. Масксети. Рации. ПНВ. Набор настолько характерный, что у меня ни единого сомнения в его происхождении не возникло.
Только, значит, через госфонды. Специально, мать их, аккредитованные.
— Что-то не так, солдат? — спросила Аннушка.
— Как бы тебе объяснить… Это то, что люди собрали для фронта. Купили за свои деньги для тех, кто воюет.
— У вас армию не государство содержит? — удивилась она.
— Ох, не начинай… — скривился я. — Государство даёт необходимое. Оно в тех грузовиках. Этого у государства хоть жопой ешь, ему не жалко. Но есть куча мелочей, без которых воевать можно, но не хочется. Ботинки получше стандартных, обмундирование из ткани покрепче, лёгкий шлем вместо стальной каски, рация весом не в три кило и которую не слушает каждый, кому охота, аптечка с нормальной фармой и всё такое. Не спрашивай меня, почему у государства этого нет. Я пять лет об этом у всех спрашивал — никто не знает. Гражданские собирают деньги со своих невеликих, траченных налогами и инфляцией доходов, скидываются, покупают, везут на передок то, что иначе там не окажется. Не спрашивают: «Какого хера?» — потому что без толку. Просто делают, что могут.
— Почему?
— Почему что?
— Почему они это делают? Ты же говорил, что от войны никому не лучше, но, получается, люди тратят последние деньги, чтобы она продолжалась?
— Потому что с какого-то момента война становится очень личной. Когда в окопах сын, брат, племянник, друг, коллега — ты собираешь деньги, чтобы у него были вот эти штуки, — я пнул протезом мешки с типичным «сбором», — потому что они немного увеличат его шанс выжить. Потому что он будет знать, что там, в тылу на него насрать не всем. Это, чёрт побери, дорогого стоит. Люди тратят деньги не для того, чтобы война продолжалась, а для того, чтобы она наконец закончилась. Победой.
— Ты поэтому так расстроился?
— Да. Это явно гражданский сбор для какого-то подразделения. Видно по набору, по упаковке, по количеству. Кто-то думает, что он помог своим ребятам, а помог ворам и жуликам. Где-то кто-то остался без денег, где-то кто-то остался без снаряги, твари типа Мирона неплохо заработали, а там, куда это везли, полыхнёт новая война. Или уже полыхнула. У меня ощущение как в говно окунулся.
— Да, некрасиво вышло, — согласилась девушка.
— Эй, — спросил Гурис, — когда делить будем? Нам такой хабар очень в тему, хоть продать, а хоть и самим сгодится.
— Ну, что скажешь, солдат? Твоё имущество. Ребята доставили, ты им торчишь четверть.
— Без проблем, — сказал я Гурису. — Но ваша доля будет из тех трёх машин.
— Оружие, типа? — почесал седую бороду тот. — Ну, мы, в принципе, не против. Пушки нам нужнее, чем каски. Вся эта трихомудь для слабаков.
Он презрительно поворошил носком сапога мешки с брониками и добавил:
— Но как посчитать четверть?
— Я приглашу брокера, — сказала Алина.
Я и не заметил, как она подошла.
— Да, тема, — согласился байкер. — Пусть скажет, что почём, и распилим по деньгам.
— Я первый на выкуп, ты не забыл? — пихнул меня в бок низкорослый автомеханик. — Того, что после них останется.
— Только из оружия, — сказал я твёрдо. — Эти две машины не раскомплектуются.
— Как скажешь. Оружие я легко продам, товар ходовой. Точно ничего оттуда сдавать не будешь? На рации у караванщиков всегда спрос, обувь тоже в цене…
— Нет. Ворованным не торгую.
— Экий ты принципиальный, — хмыкнула Аннушка. — А оружие они, по-твоему, в магазине купили?
— Извини, я не борец за всё хорошее. Просто… Ну, не могу. Неправильно это. Я ведь сам со сборами был связан. Через мои руки много прошло, и я знаю, блин, чего это стоит людям. А оружие… Его сколько ни продавай, меньше не станет.
— И что ты будешь с этим товаром делать?
— Это не товар, — ответил я уверенно. — Это имущество, которое надо вернуть. Если его вывезли из моего среза, то наверняка можно и завезти обратно. У меня много знакомых в этой сфере, по номенклатуре и серийным номерам можно вычислить, кому предназначался груз. Может, заодно станет понятно, кто его спёр. Донка?
— А, чего? — старуха сидит, привалившись к колесу грузовика, и, мне кажется, задремала.
— Скажи, ты можешь провести караван до моего среза?
— До твоего не могу, служивый. К вам караваны не ходят.
— Почему?
— Местные не пускают. Хочешь что-то поиметь — заказывай, вытащат в Альтерион на рынок. А если сам полезешь — огребёшь. Мирон на это сильно ругался из-за переплат, но сделать ничего не мог. Так что Альтерион — самая близкая точка. Там много ваших пасётся, может, договоришься с кем…
— Чёрт, как неудачно…
— Да что ты паришься? Повесь на Керта, он брокер или как? До твоего среза дотащат, а там только контакты надёжные нужны. Есть у тебя такие, служивый?
— Как не быть.
— Вот и всех делов. Так что, мы никуда не идём? Зря я, как дура, трезвая сижу?
— Погоди, — вздохнул я, — у нас ещё беженцы на балансе.
— Напоминаю, — сообщила невозмутимым тоном Алина, — что расчётный час на Терминале — полдень. У вас остался один час тридцать минут. В дальнейшем вам следует либо оплатить проживание этих людей на следующие сутки, либо покинуть Терминал. Также обращаю ваше внимание на тот факт, что транспортных средств на стоянке стало больше на пять
