Книга Заря цвета пепла - Владимир Свержин

Люди хуже, чем они хотят казаться, и лучше, чем они кажутся.

Судья Линч

Голландский пинас[13]«Граф Эгмонт» мерно покачивался у пирса на мелкий зыби Рижского залива. Мы прибыли к месту назначения изрядно загодя, готовые сопровождать мисс Рид в ее довольно опасном путешествии. Судно, принявшее нас на борт, следовало в Амстердам, но за умеренное вознаграждение капитан, он же хозяин шестисоттонного «Графа», согласился доставить нас к месту на тамошнем побережье, не столь шумному и более укромному. Корабль вез в Голландию мед и янтарь и потому вполне мог позволить себе задержаться и сделать небольшой крюк: потребности этого рынка всегда превышали предложение.

Лично мне капитан больше напоминал пирата, чем добропорядочного торговца. Похоже, он и сам тяготился столь незначительными заработками. Во всяком случае, услышав мою просьбу, он незамедлительно расплылся в улыбке и закачал лобастой головой с буйными рыжими вихрами, такими яркими, будто он от макушки и до подбородка был охвачен пламенем. Сейчас этот морской волк стоял на мостике, поглядывая на музыкальный брегет-«луковицу». Крышка то и дело поднималась, и до нашего слуха доносились звуки менуэта. Всякий раз, как это происходило, Софи, в волнении глядевшая на берег, поворачивалась к хозяину судна и говорила умоляющим голосом:

— Мистер, еще десять минут, брат должен приехать! Я хочу проститься с ним. Ведь кто знает, как обернется путешествие…

— Чертовы рога! — неслось с мостика. — Я не могу ждать вечно у этого треклятого пирса! Пора выходить в море, или мы упустим бриз!

Признаться, капитан был не слишком рад взять на борт женщину, и тем более англичанку, пусть даже и из той части Британии, что звалась Канадой, но упускать хороший заработок он хотел еще меньше. Сейчас хозяин «Эгмонта» заметно сердился, накручивая на палец длинный ус и дергая его столь активно, будто проверял, надежно ли тот приклеен.

— Еще немного! Хоть пару минут!

— Все! — С мостика раздался характерный щелчок закрывающейся крышки часов. — Время отправляться. По местам стоять, с якоря сниматься!

Матросы, только и дожидавшиеся команды, споро, без суеты занялись делом. Они налегли на брашпили[14]лебедок, и якорные канаты длинными змеями поползли вверх, наматываясь на тумбу.

— Паруса ставить!

Десятки ног замелькали по туго натянутым вантам[15]. Лучшие в мире голландские матросы со скоростью необычайной устремились вдоль рей, спеша занять места согласно штатному расписанию.

— Фок и грот ставить! Курс на норд-норд-вест!

Корабль без спешки с непередаваемым величием отошел от пирса, и волна подхватила его, точно баюкая в рассветной дымке. Софи всхлипнула, не сводя глаз с берега.

— Вам бы отправиться в каюту, мисс, — без лишних сантиментов рявкнул капитан, подобно всем мореходам Северного и Балтийского морей говоривший понемногу на каждом из языков близлежащих стран. — Тут не до вас сейчас.

— Вон, вон он! — закричала Софи, указывая на берег. — Вон, соскочил с коня, я узнаю. Видите, это его плащ, его шляпа!

— Ну так, стало быть, не успел, — недовольно хмыкнул капитан.

— Вы бы могли повернуть корабль?

— Эй, дамочка, корабль — это тебе не лошадь, мы ж сейчас под ветром! Если я тут крутиться начну, сегодняшний день пропадет, а мне и так с вами хлопот полон рот. Если желаете, спущу шлюпку, и гребите, прощайтесь, только уж без меня.

— Почтеннейший, — начал я, — грубить даме не стоит в любом случае. А насчет шлюпки — к чему пустые угрозы? Она стоит денег, да и в море порой лучше иметь хорошую шлюпку, чем золото по ее весу.

Капитан зыркнул на меня и скривился.

— Шли бы вы отсюда, — вновь повторил он, но уже без былой грубости.

Требование было справедливым, да и рыдающую Софи стоило увести подальше от чужих глаз: женщина на корабле — само по себе дурная примета, а уж плачущая женщина — так и вовсе. Я подал девушке руку, и она уцепилась за мою ладонь, как за соломинку, последнюю надежду утопающего.

— Простите мне эти слезы, — всхлипнув, пробормотала Софи. — Мы с братом не разлучались уже много лет, кроме него, у меня никого нет. — Она подняла заплаканные глаза. — Теперь, быть может, еще вы… — и вновь разрыдалась.

Я почувствовал теплую волну в сердце. Доверие беззащитной спутницы было так трогательно. Несмотря на иронию язвительного напарника, мадемуазель Софи представлялась мне в высшей мере воспитанной, достойной и, что скрывать, обольстительной девушкой.

Сергей остался в нашей каюте заниматься вещами, не желая «мешать парению амура» и притворно сетуя, что не запасся йодом для обработки ран от его стрел. При этом он все же не преминул воспользоваться закрытой связью, чтобы понаблюдать за картиной отплытия и всласть поглумиться над чувствами любящей сестры и моим состраданием.

— Лис! — возмущенно перебивая рекомендацию Сергея броситься за борт, чтобы впоследствии стать чайкой и гадить на шляпу сородича, тем самым причиняя ему счастье, воскликнул я. — Как ты можешь? У тебя душа вообще есть? Или вместо нее — как тому вас в песнях было — «пламенный мотор»?

— Не гони беса, милорд, «пламенный мотор» у нас вместо сердца, и то лишь при наличии стальных рук-крыльев. Но, как я понимаю, эта модель в серию не пошла. А насчет души — это не ко мне, а к аббату.

— К какому аббату?

— Я почем знаю?! Надеюсь, не Фариа… Он тут, то ли от углубленного молитвенного созерцания, то ли от морской болезни, каюты перепутал. Наша по левому борту, у Софы — прямо на корме, а у него — по правому. Ну, он в трех каютах и заблудился.

— И что?

— Да ничего! Сижу, готовлю малый абордажный набор, весь стол в пистолетах, и тут приметается это чудо в сутане. Коричневый — это доминиканцы?

— Доминиканцы.

— Вот это доминиканское чудо в сутане как увидел пистоли, у него чуть капюшон на пуп не съехал. Видно, решил, что я уже собираюсь захватить корабль. Ну, пробубнил что-то на латыни, типа «мир тебе, сын мой, возлюбил ли ты ближнего своего?», и умелся на свой борт.

— Понятно. Скажи лучше, у нас в аптечке есть что-нибудь от истерики?

— А как же. Пара оплеух и ведро забортной воды.