половиной секунды.
Приятели посмотрели вверх. С крыши таращились растерянные физиономии рабочих. Красноносый яростно погрозил кулаком. Умирать он не собирался, хотя и жизнь такую клял беспощадно. Перевел взгляд на Прондопула, просипел:
– Обезьянья жизнь, это точно. А ведь я мог бы стать ученым. Но бес попутал, схлестнулся с зеленым змием. И вот что я тебе скажу, фокусник, этот зеленый змий хуже обезьяны.
Архидему не понравилось сравнение. Только ущербный ум человека мог придумать такое. Прондопул захлопнул ему рот и напомнил:
– От сотворения мира Змий занимал важнейшее место среди людей. Адам и Ева дружили с ним, на Рай плюнули ради этой дружбы.
Но красноносый отмахнулся, он не верил и в Адама с Евой. Осточертело, опостылело все, забыться бы, выпотрошить из мозга всяческие думы, и – никаких проблем. Архидем поддержал его мысли:
– Так и есть, – подтвердил он, – без мозга человеку жить легче. Зачем мучиться? Сбыть его с рук, да и делу конец. Я куплю. Для моей коллекции подойдет.
– Для фокусов, что ли? – Расширил веки красноносый. – Это как же? После моей смерти?
– Нет. Прямо сейчас. Оплачиваю сразу, – взгляд Прондопула вобрал в себя глаза парня. – Не бойся. Я не желаю тебе смерти. Ты не умрешь. Будешь и дальше жить, только без мозга.
Красноносый с трудом переваривал, но что-то подталкивало поверить архидему. И это что-то было сильней его. Он не мог барахтаться против течения, боялся захлебнуться. Тем не менее набрал силенок, чтобы пробормотать:
– Это невозможно. Жить без мозга нельзя.
– Все возможно, – заверил Прондопул. – Червь живет без мозга.
По телу парня пробежало волнение, как по червяку:
– Я не червь, – пролепетал он.
– Ты не знаешь, кем ты был в прошлых жизнях и кем ты будешь потом, – твердо отсек архидем.
– Ничего не было и не будет, – попытался настаивать парень.
– Но зачем же тогда Рай и Ад? – усмешливо спросил Прондопул и красноносый ощутил его взгляд в глубине собственного мозга.
– Выдумки, – парень чувствовал себя отвратительно, к нему вернулась полная трезвость, и это было плохо, теперь приходилось напрягать мозги, разговаривая с Прондопулом.
– И душа – выдумки?
– Конечно. Ничто! – отрезал красноносый и глянул на увядшего от трезвости тощего, тот заметно скис.
– Тогда продай душу, – тотчас предложил архидем, – ты можешь хорошо разжиться ни на чем.
Парню до чертиков хотелось пропустить стаканчик спиртного. Аж ломило в суставах от жуткого нетерпения. Какое мерзкое состояние трезвости. Протрезвевшая голова, оказалось, не способна нормально мыслить. Ей не хватает хмеля. Готов орать, как тот король: полцарства за коня, вернее, за стакан любой сивухи. Вот только царства у него не было, чтобы отстегнуть половину. И какая, к дьяволу, тут душа, когда внутри все кипит, глаза вылезают из глазниц, только одно и хотят увидеть.
– Сколько дашь? – вытолкнул он из себя.
– Душа штука дорогая, – неожиданно включился тощий. – Проси ящик водяры, а лучше два. Гульнем.
Но красноносый попятился. Продать мозги вместе с душой это уже слишком. Он хоть и не верил ни во что, но с чем-то надо же остаться. Если без мозга, то хотя бы с душой.
– Душу не продам, – выпалил несогласно. – А мозги забирай, проку от них никакого. Обезьяной жил, теперь червяком покопчу небо. Понимаешь, вокруг все равно одни обезьяны и черви.
– Да, напортачили мои подручные с Дарвином. Недоглядели, не одернули вовремя. Отвергая Творца, нельзя отвергать Игалуса, – с металлом в голосе произнес Прондопул. – За это на триста лет Властелин определил их в Пекло подушными кочегарами. А душа Дарвина мотается между двумя вратами, клянчит, чтобы приняли в Рай или в Ад. Еще пятьсот лет ей канючить, а потом тысячу лет будет мытариться в шкурах обезьян. Многие люди отказываются от мозгов, чтобы подняться над остальными. Многие заблуждаются, когда считают, что все великое совершается от большого ума. Нет, все великое у людей случается от большого безумия. Дарвин не понял этого, слишком высоко возносил свой мозг. Думал, его мысль способна создавать мир по его представлению. Но он был всего лишь жалким червяком в этом мире. От него ничего не зависело, потому что мир давно создан. Создан бездарно. И только Игалус способен изменить его.
Красноносый и тощий бездумно уставили глаза на архидема. Липкая дрожь лихорадочно сновала по их телам.
Красноносый тыркнулся почесать затылок и обнаружил, что нет руки. Окинул взглядом себя и обомлел: туловища не было. Ничего не было: ни ног, ни рук, ни живота, ни груди. Крутанул головой, и она завертелась в воздухе, как резиновый мяч. Висела совсем одна, как будто в безвоздушном пространстве.
Он поймал глазами тощего. И у того тоже не было туловища. Так же вращалась одна лохматая голова с ужасом в зрачках.
Красноносый раскрыл рот и услышал собственный голос, и это ошеломило его. Не ожидал, что голова без туловища способна заговорить.
А рядом прокукарекала голова тощего, она не хотела болтаться в воздухе, ей было страшно.
И вдруг все разом вернулось на круги своя. Появились туловища с шеями, руками и ногами. И головы больше не поворачивались на триста шестьдесят градусов.
Тощий завозился, беспокоясь, что может профукать очередь и остаться в дураках:
– Слышь, фокусник, – прокукарекал он Прондопулу. Ему, как и его собутыльнику, было муторно от протрезвления, на душе тоже скребли кошки. – Я, между прочим, также готов сбыть свои мозги.
Архидем не глянул на него, но тощему показалось, что тот ошпарил взглядом с головы до ног. Губы Прондопула не пошевелились, но тощий ясно уловил разочарованный голос:
– У тебя такой же негодящий мозг, но уступлю просьбе, выкуплю для коллекции и его.
– Оплата вперед – водкой, – торопливо предупредил тощий. – Два ящика водки! – И еще уточнил: – Каждому.
Архидем молча вскинул руку, и красноносый с тощим ощутили, как их волосы встали дыбом, а черепа сдавили железные обручи. Затем черепа раскрылись, как крышки унитазов. Мозги обдало ветром, донеслось чваканье, и крышки захлопнулись. А собутыльникам стало легко: никаких обручей, полный вакуум под темечками.
Сбоку что-то звякнуло. Приятели на звук повернули лица: на тротуаре – четыре картонные коробки с бутылками водки.
Тощий и красноносый посмотрели на архидема, но того след простыл. Глянули друг на друга, увидали пустые бездумные глаза.
Красноносый хлопнул руками по затылку, в ушах раздался звон пустого ведра. Он стукнул по затылку кулаком, звон повторился сильнее. Тощий проделал то же самое. Пустота. Однако никто из них не огорчился: эмоции покинули собутыльников, лишь осталось удовлетворение собой.
Парни вытянули из ящиков по бутылке. Прямо из горлышка осушили до дна, закурили, ожидая хмельной туманной дури в
