нетвердым шагом направился к подъезду. В паре метров от двери Федя ухватился рукой за невысокую оградку, а потом скрючился над урной. Вырвало его бурно и густо. Стало легче, голова гудела, но уже не так сильно. Даже стыд и страх куда-то отступили. Мужчина поглядел на небо, затянутое тучами. Он вспомнил, что надо сделать нечто важное. Достав из куртки телефон, Федя разблокировал аппарат и открыл приложение вызова такси. Немного подумав, ткнул пальцем в экран, заставив загореться четыре золотые звезды. Каждая слепила, игнорируя режим экономии энергии, но вот сразу за ними раскорячилась пятиконечная чернота.
— Заслужил, — тихо сказал Федор.
Затем он спрятал телефон в карман, зашел в подъезд, и тьма поглотила его.
Последние новости (лирическое отступление к окраине)
После третьего тревожного звоночка все расселись по своим местам. Осознали, что к началу не успели, а внутри вертеп и всякое такое. Кто увидел новый темный век, кто всплакнул по веку золотому, кто-то смежил свои веки. Вдалеке вереницей машины посолонь по Омскому кольцу. То ли славят вход и выход, то ли просто заблудились. Да и стены свежевыкрашенных зданий не прочней листа бумаги. Так и есть, и боязно их трогать, смотреть на них, касаться даже мыслью. Не прочней картона, на который небрежным движением бросили внутренности птицы, сложившиеся в новый Генеральный план.
На обочине объездной дороги много смятых банок, пустых пакетов, упаковок из-под продуктов, чьих-то перьев, костей и черепов домашнего скота, следов мужских и женских, старой одежды и обуви, спичек с обгоревшей головой. А внутри кривенькой чашки — океан. Балансируя, заблудшие души здесь гуляют весной-летом-осенью, от снега до снега, убивая ненужное время, подбирая сорные мысли. Над обочиной объездной дороги звезды. Только подпрыгни. Но кому это нужно?
Ветер густо накрасили свинцом и сурьмой. Тяжелые черные початки рогоза распались на легкие белые перья. Некто поднял с обочины спящую спичку, той снилось как весело было гореть. Засмеялся под ботинками огненный уроборос. И пусть зубы сомкнулись, где дамба и воды Ишима, где словно в тягучей смоле замедляют движенье машины, где страж одинокий плюет через край прямо в вечность — уже ни хера не потушишь.
Осталось две новости: хорошая и плохая. Осталось две новости: плохая и хорошая. От цирка лишь пепел. Представление продолжается.
Направление 2. Сквозь сон
Дача
Кто же заставил его забиться в темный угол, чьи же тяжелые шаги подгоняли его в ночи, кому же принадлежал рокочущий глас? Ответ был очевиден — по пятам шла алгебраичка. Та, что в девятом классе до последнего приберегала тройку, вытягивала радость жизни. Осознание накрыло беглеца. Звонкая напоминалочка, что школа осталась позади, что всё прошло и сгинуло. Так почему же мучительница идет и идет за ним, сурово требуя расплаты? Кончились спасительные коридоры и комнаты, пустые помещения и фантастические ландшафты, воцарилась полутьма подкроватья. И теперь он трясся от ужаса, видя в нескольких метрах от себя толстые щиколотки, растущие из угольно-черных туфель. Взгляд опустился и оказалось, что пол очень и очень знаком. Здесь он впервые понял, что А — это а, что Н — это эн. Именно здесь жизнь огорошила новостью, что он — АНДРЕЙ. И Андрей проснулся…
Дурной сон бросил тень на такое свежее и чистое утро понедельника. Пение птиц за окном звучало фальшиво, от прохладного сквозняка несло чем-то замогильным. Андрей встал и оделся, памятуя о главном утреннем правиле — делать, делать, делать. Не важно, что и в какой последовательности. Любые настоящие, привычные поступки укрепляли порядок дня, отгоняли ночной морок. Юноша подумал, что очень несправедливо устроены сны — хорошие забываются, кошмары остаются надолго.
Дом молчал, все куда-то ушли. Выпив чашку чая, закусив бутербродом, Андрей мысленно вернулся к финалу сновидения. И кровать, и дощатый пол пришли не из ниоткуда. Последним убежищем стала старая дача, на которой Андрей не был уже несколько лет. В детстве его таскали туда родители, приучали к работе, природе, земле. Правда, трудились все больше взрослые, а мальчик валялся на кровати и рисовал в альбоме или читал книжки. Собирать буквы в слова он научился именно там. Пока другие ковырялись на грядках, что-то сажали в рыхлый чернозем, Андрей копался в более тонких материях. И волшебная книга его начиналась с аиста и арбуза, чтобы в конце разродиться спелым яблоком. Мысли о даче натолкнули мальчика на единственно верное решение будничного утра: «Надо наворовать лука».
Лето тянулось бесконечно долго, деньги у Андрея появлялись редко, да и не задерживались как-то в карманах. Простейшим способом заработать служило воровство с огородов. Благо, продать добытое не составляло труда. Стихийный рынок у остановки автобуса пользовался популярностью среди жителей микрорайона. Полтинник за пакет лука, желанная сотня за яблоки осенью, плюс немного денежных знаков за петрушку, чеснок или укроп. Андрей закинул на плечо рюкзак и вышел из дома.
Почти по всему периметру город оброс дачными обществами. Некоторые участки топило весной. Такие дачи стоили меньше всего, никто их особо не охранял, а когда начинал сходить снег, там частенько находили тела бездомных. Но топать до них не хотелось, да и атмосфера в тех краях царила унылая. С южной стороны города росли вширь и вверх настоящие усадьбы. Большинство участков там стоило дороже, чем квартиры в хрущевках. Из минусов, которые выделял Андрей — шлагбаум, сторож, конное патрулирование. Поэтому, как и всегда, он выбрал третий путь — в Новопавловку.
Некогда Новопавловка была самодостаточным поселком, со своим укладом, добрососедством и установленными границами. Но в годы обрастания пятиэтажками, город сделал рывок на север и захватил новые территории. Так скукожился поселок до дачного общества. Сначала на бумаге, а потом и в реальной жизни. Новопавловке, можно сказать, повезло. Потому как, если отъехать от города еще на пяток километров, только березовые колки по правую сторону, а по левую — луга и коровы, да высоченный берег Ишима. К концу двадцатого века из глинистого склона стали вылупляться истлевшие гробы, черепа и кости — следы забытых поселений. Если Новопавловку втянуло в гравитационное поле города, то эти деревушки так и остались молчаливой подземной трухой, скрытой от взгляда исследователя.
Добраться же до Новопавловки труда не составляло. Вот уже и Мещанский лес встал стеной справа. Вот и высокие сосны Борков поприветствовали пешехода слева. С каждым годом бора становилось все меньше. То тут, то там, вместо деревьев возникали строения. Как будто ненасытное небо впитало слишком много города, и
