крепкую, полнотелую жену Николая, с нескрываемой завистью смотрела она на нее.
«Чему ж ты завидуешь?», – мелькнуло невольно в голове Анны, – «Моей разбитой жизни?», – и, словно ища ответ, заглянула в бледные, не выразительные глаза Веры.
Последняя не разгадала мыслей Анны и не по-доброму съязвила:
– Смотри, как бы плакать не пришлось от большого веселья-то…
– Да, мне не привыкать, – спокойно ответила ей Анна, подняла платок, подобрала выбившиеся на ветру волосы.
Верка, тем временем, не сводя своих, казалось, выгоревших от солнца или зла, глаз с Анны, подумала: «Красивая, змеюка…». Так ей хотелось, чтобы у Анны все было плохо. Не могла она простить женщине природной красоты, ее беспричинного веселья. «При такой-то жизни», – скрипнула зубами Вера, – «Она еще и забавляется. Вот, стерва…».
Громкие возгласы и визги оборвали размышления этих двух таких разных женщин.
Вдалеке, на пыльной сельской дороге показалась ватага ребятишек, с перекинутыми через плечо удочками. Юные рыболовы громко спорили, тыркали друг дружку локтями и заливисто смеялись на всю округу.
Шумная стайка приблизилась и стали слышны отдельные выкрики:
– Вот, такая клюнула! Честное слово…, – срывающимся голосом бойко доказывал один из мальчишек.
– Ладно, трепаться-то…, – вопили в ответ товарищи, – Не верим твоим вракам!
Вера обернулась в сторону детей.
– Вот, окаянные, вымазались, как шуты…, – покачала она гладко причесанной, словно прилизанной головой.
Анна сразу же узнала среди растрепанных вихров свои родные. Огненно-рыжие, они издалека сияли, как золото высшей пробы.
«Сынок…», – ласково подумала женщина.
– Ах ты, паразит, – не переставала причитать, тем временем, Вера, когда ребячья команда поравнялась с женщинами, – Новую майку уделал! Петька! – кликнула она, и мальчишка мигом очутился у калитки, – Где тебя все утро носит, идол чумазый!
Мальчишка подбежал к матери и прохныкал:
– Ну, чего ты, ма… Я с ребятами был на ручье…
– Марш домой немедля! – своей тенью нависла над ним Верка, – Ну, погоди, вот отцу-то скажу…, – женщина занесла свою добротную фигуру в проем двери и оглянулась на соседку, – Зови и ты своего, Ань. Хватит дурью торговать. Удерет, ведь маленькая рыжая бестия, не сыщешь потом…
Анна не успела окликнуть сына. Смешная золотистая голова, сверкая под солнцем, мчалась прямо в ее объятья. Прилипшая к пяткам грязь, отлетала на бегу и крошилась во все стороны.
Старательно придерживая маленькое жестяное ведерко, мальчик первым позвал, чистым, звонким голосом:
– Мамка! – и порхнул под ее раскрытые ладони, как под крылья.
– Ванюша, выпачкался-то, сынок…
Возбужденный мальчишка поднял оберегаемое ведерко вверх.
– Это я сам поймал, сам! – на одном дыхании выпалил он, – Гляди-ко, мамка, они по-настоящему живые! – он важно шмыгнул носом, вытер последний кулаком, отчего стал еще чумазее и смешливее.
Анна потрепала сына по колючим вихрам и заглянула в мутноватую воду: перепуганные серые пискаришки неугомонно скользили по дну ведерка и совсем не понимали Ванькиного счастья.
– Ловкий, какой ты у меня оказывается, сынок, – склонилась Анна к выпачканному лицу мальчишки и поцеловала, – Нашему Барсику понравится, – улыбнулась она.
Ванька засветился от похвалы и заегозил в материнских объятьях.
– Мама, а пускай они живут у нас в большой банке. Ты же ведь разрешишь? – щурясь от солнышка, заискивающе посмотрел мальчик на мать.
– Зачем же ты ловил их тогда, в речке-то им лучше было…
– Ну, мама…, – порхнул нарядными ресницами Ванька, – Тогда они были общими, а теперь, мои!
– Не понравится им в банке-то, сынок, перемрут все…
– Да, нет, мамка, ты не понимаешь! – оживился снова мальчишка, – Я их червяками кормить буду, хлебом…, – небесного цвета глаза с надеждой обратились к Анне.
– Ну, ладно, уговорил, – наконец согласилась она, – Корми их червяками, но, чур, я тебя накормлю борщом. Согласен? – спросила Анна, едва сдерживая улыбку.
– Согласен, согласен! – закричал и подпрыгнул от счастья Ванька, – Мамочка, ты у меня такая, такая…, – не нашел мальчик подходящего слова, чтобы выразить всю свою большую любовь к матери, и вместо этого прижался к ее теплой, ласковой щеке.
Одинокая слеза прокатилась по ней.
– Что б я без тебя делала, Ваня, – тихо проговорила Анна.
– Но, я ведь у тебя есть, – заюлила его рыжая голова по лицу женщины, – Чего, же ты плачешь, родная?
Ванька торопливо ел, поглядывая в окошко.
– Не спеши, Ваня, – сказала ему Анна, – И молоко обязательно выпей, – она поставила стакан на стол.
Мальчик пододвинул его к себе и откусив большой кусок хлеба, не пережевав, как следует, спросил мать:
– Мам, а когда поем, ты меня опять к ребятам отпустишь, они там крепость строить собираются на пруду…, – и, не дожидаясь ответа, вдруг, громко крикнул, – Мам, глянь-ко на улицу! Отец наш опять напился…. Ой, мама, он сейчас упадет! – вскочил мальчик со стула.
Анна подошла к окну. Глаза ее сделались тревожными. Стрелки бровей сомкнулись у самой переносицы. Она обняла сына за плечи, будто приготовилась, зарядилась невидимой силой.
– Иди, сынок, – ее глаза блеснули невыплаканной обидой.
– А ты как же, мама? – спросил у нее мальчик.
– Ступай, Ваня, ступай…
– Я тебя одну не оставлю!– вцепился Ванька в ее руку.
Грохот падающих ведер послышался в сенцах. Отборная брань оглушила еще больше. Появившийся в проеме двери Василий выглядел одновременно жалко и устрашающе. Его пьяная фигура пошатнулась, но он каким-то образом устоял на ногах, и блеклым взглядом окинул комнату.
Анна подтолкнула сына.
– Уходи, прошу тебя, родной мой…
Но Василий, соображая что-то своими пьяными мозгами, заметил собравшегося убежать мальчика.
– А ну, стой! – заорал он так, что ребенок вздрогнул, – Стой, стервец, тебе отец приказывает! – икнул пьяный Васька, пытаясь удержать равновесие, но снова покачнулся, задев плечом шкаф с посудой, тот загремел, окончательно перепугав мальчишку.
Ванька замер и напрягся, как пружина.
Неуверенными шагами Василий подошел к нему, обдав винным перегаром.
– Сынок…, – его прокопченная огромная ладонь прикрыла всю рыжую голову Ваньки. Глупые слезы обидно потекли по щекам мужчины.
Мальчик съежился под грубой лаской отца и отшатнулся, всхлипнув носом.
– Ну, чего тебе пап… Я пойду, ладно?
Встревоженная Анна кинулась к мужу.
– Отпусти ребенка, Вася. Поди, лучше приляг…
Василий повернул к ней обезображенное алкоголем лицо.
– Это ты мне говоришь? – переспросил он и, вдруг, захохотал, как сумасшедший. Его почти прозрачные глаза медленно наливались кровью. Он махнул засаленным рукавом пиджака по лицу и угрожающе занес свой тяжелый кулак над женой, – Не терпится спровадить меня?! Коле-то, теперь, головку напекло, заждался, поди…, – прошипел он, делая шаг навстречу к Анне.
Анна прикусила губу, чтобы удержаться от слез.
– Опомнись, Василий, о чем ты? – пыталась воззвать она к его разуму.
– О чем?! – взревел Васька, как раненый зверь, – О дружке твоем, соседская сучка! – с размаху ударил он ее по щеке.
Ванька вскрикнул, завертелся маленький
