Он резко разворачивается и возвращается. Прихватывает меня за затылок, запуская руку в волосы:
– Да чтоб тебя! – выдыхает мне в лицо, – Что ж ты вечно такая? Недотраханная...
Рука у него теплая, сильная. И это могло бы быть приятно...
Но это он!
Вырываюсь.
– А ты перетрахался?
На это мне ничего не отвечают. Холодов демонстративно снимает обувь.
– Тапочки мне только не давай! – недовольно цедит, идя по коридору.
– И не собиралась – в тех же интонациях отвечаю.
Вспоминаю про пельмени на плите, ругаюсь сквозь зубы и обгоняю его. Коридор достаточно просторный.
Перевожу дух, только заглянув в кастрюлю. Наша перепалка длилась недолго, поэтому мой кулинарный шедевр не пострадал.
Отвлекаюсь от мужчины, достаю пельмени из кастрюли.
Когда поворачиваюсь, обнаруживаю любопытную картину – властелин всея Руси снял верхнюю одежду и пиджак. Вещи небрежно бросил на стул. И занят тем, что закатывает рукава на белой, слепяще белой рубашке.
– Работу нашла? – заметив, что я обернулась, задает вопрос уже более спокойным тоном.
Как будто это не он шипел на меня в коридоре несколько минут назад.
Интересно, он имеет отношение к тому, что меня не взяли, хотя явно собирались это сделать?
Врать ему язык не поворачивается. Это по-детски совсем. А напротив меня весьма взрослый и серьезный зверь.
– Нет, не нашла, – дальше я уже готова выложить ему все, что думаю о его визите.
– Покормишь? – кивает на дымящуюся тарелку, – Я, когда голодный, злой. Да и ты, мне кажется, тоже.
Много чего вертится у меня и на языке, и в голове. Но ему это все говорить бесполезно. Он пришел сюда с конкретной целью, пока не добьется которой не уйдет.
А вытолкать его из квартиры, боюсь, мне не хватит сил. Он ростом даже повыше Матвея. И потяжелее. Отнюдь не за счет жира.
Руки не распускает. Почти. Скажет, что нужно. И свалит.
Делаю шаг чересчур резко, полы халата распахиваются, открывая вид на ноги. По-моему, не только на них. Кожа там, куда смотрит сейчас Холодов, начинает гореть. От одного лишь взгляда.
Я сражаюсь с желанием сделать как Волк из "Ну, погоди!" – натянуть халат до самых пяток и пойти вприсядку.
Принесла же его нелёгкая!
– Не надо на меня так пялиться! На стол сейчас накрою. Ешь, говоришь, зачем пришел и проваливаешь. Ясно?
– Вполне, – отвечает, но я же чувствую, что по-прежнему разглядывает мои ноги.
Пускай смотрит.
Я хотела расположиться возле телевизора в соседней комнате, поэтому там уже стол накрыт скатертью. На кухне все в муке. Да и тесно здесь. А мне после коммуналки некомфортно в тесноте.
Телевизор включен. Влад располагается на диване, сосредотачивая внимание на том, как я сную из комнаты на кухню и обратно.
Овощная нарезка, зелень, тарелки с пельменями, столовые приборы, стаканы для воды. Привычно сервирую стол. Мать никогда не позволяла есть абы как. Завтрак, обед, ужин всегда только так.
– Сметана? Майонез? – уточняю у свалившегося на мою голову небожителя.
– Что? – переспрашивает.
Чем он занимается? Опять разглядывает?
– Пельмени с чем будешь? Со сметаной или с майонезом?
– Со сметаной.
Происходящее сейчас в этой квартире напоминает какую-то сюрреалистичную картину. Так, что хочется себя ущипнуть. Или его?
– Садись, все готово.
Он пересаживается за стол, я устраиваюсь на своем месте. Халатик снова разъезжается, но ему не должно быть видно. Оставлять его одного, чтобы переодеться не хочу. Я ему не доверяю.
Я принимаюсь за еду, так как сильно проголодалась. Наблюдаю за мужчиной. У него безупречные манеры. Да и весь он – идеальный. Если бы не характер.
Холодов поливает пельмени сметаной, посыпает зеленью. Осторожно пробует первый.
Так и тянет подколоть.
– Вкусно, – отмечает задумчиво.
– Приятного аппетита, – выговаривая это, изо всех сил пытаясь, чтобы голос не звучал ехидно.
– Тебе тоже.
Вот у него не звучит. Завидую такому умению владеть собой.
По мере того, как теплая пища попадает в желудок, и правда, добрею. Уже не хочется откусить гостю голову.
Сложившаяся ситуация крайне любопытна.
И я мучаюсь – что же последует дальше?
Трапеза проходит мирно. И Холодов, если и смотрит, то на мое лицо. Задумчиво.
Ловлю себя на мысли, что такими темпами он и до ужина досидит.
– Чай, кофе будешь?
– Кофе черный, две ложки сахара.
Кофе варю в турке. У меня такой заскок. Себе ставлю чай. Убираю со стола. Приношу Владу его кофе, себе чай. И лимонный кекс.
– Будешь?
– Буду, – не ломается, – Сама пекла?
– Да.
– Надо же, какая мастерица, – вот теперь голос звучит насмешливо.
Раздраженно его оглядываю:
– Тебя что-то не устраивает? Объелся?
– Не злись.
Отламывает чайной ложкой кусочек кекса, отправляет в рот. Видно, что ему нравится.
– Касьянова мне звонила, – отхлебывает бесшумно кофе.
Он серьезен и задумчив.
– Мы с ней поговорили. И я решил, что погорячился. Так что завтра можешь вернуться на работу.
Нет сил терпеть. Он "решил", "можешь"... Кем он себя вообразил?
Встаю со стула, отвешиваю шутовской поклон.
– Ой, спасибо, барин! Век твоей доброты не забуду. Куда ж я бы, сиротинушка, – да без твоей заботы!
Я вдохновилась и замолкать не собиралась. Язвительность взяла свое. В такие моменты я невыносима. Но он сам виноват. Не надо было напрашиваться.
Только я не обратила внимание на одну деталь. Предательский халат разъехался на груди. И с правой стороны полностью ее обнажил. В пылу своего выступления я этого даже не заметила. Но в моей крови бурлило возмущение – я терпеть не могу, когда мужчины ставят себя выше меня, полагая, что то, что у них находится между ног, делает их чем-то лучше, чем женщины.
А вот Холодов заметил. Выражение лица у него изменилось. Стало жестче, глаза полыхнули. Мне бы, дуре, насторожиться... Да куда там...
Что что-то не так, я поняла лишь, впечатавшись в ближайшую стену лопатками, и почувствовав, что меня целуют. А еще внаглую лапают за грудь. Правую. Перекатывая большим пальцем сосок. Который напрягся и стал напоминать камушек. Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Руки повисли вдоль тела, пока мои губы облизывали и кусали, а язык посасывали.
