равно они продолжают кусаться. Но ничего, это ненадолго. Вы же искали их следы?
– А то! Искали господин. Много раз искали. И патрули высылали и по сотне человек в лес отправляли и засады устраивали. Вот только без толку все это,– Лиаф огляделся по сторонам и чуть понизил голос, словно боясь, что его услышит кто-то посторонний.– Вы уж простите меня снова, господин, но они в этих лесах каждый сучок и овраг знают, а мы здесь – как слепые котята в тёмной комнате. Шаримся, тыкаемся, а найти ничего не можем.
– Это правда, господин,– подтвердил Скофа.– Местные уж больно хорошо прячутся, и следы заметают как по науке.
– Да просто надо было всех харвенов сразу, как пришли, вырезать. И не было бы никаких проблем,– со злобой произнес Лиаф, стукнув кулаком по ладони.
– Может, тогда вообще все племена надо было под нож пустить? – вмешался в разговор Киран.
– Именно так и надо было.
– Вот так прямо всех?
– Да всех. Всех и каждого, в ком эта дрянная кровь течет. Это же зверье – его пока не убьешь, оно кусаться не перестанет,– глаза Лиафа полыхнули диковатым огнем.– А еще, нужно было все их города и деревни сразу сжигать, а не гарнизоны там ставить.
– А воевали мы тогда за что, Лиаф? За право с важным видом по пепелищу разгуливать?
– Мы мстили! Да и знаешь, мне как то по херу, что с этой глушью будет, лишь бы эти ублюдки нам за каждого погибшего заплатили и больше в остальной Тайлар не совались. Вспомни, как кричал Убар Партария. Как он корчился с кровавой пеной на губах. А знаешь, откуда она взялась? Он откусил себе язык от боли. И орать он перестал лишь после того, как лекарь вбил ему колышек в затылок. А ведь ему было всего-то семнадцать лет. Даже я, которого вы все тут за мелюзгу держите, и того дольше прожил. А Патар Черный? Он же был из одного с тобой города и прослужил, сколько? Девятнадцать лет? Он прошел все битвы, все осады, выжил в каждой, остался цел и ему оставался всего год службы. Только подумай: год, и он бы вернулся домой. В свой город, к своей семье. Он же так хотел увидеть своих братьев, племянников. А теперь он мертв. И умер он не в бою как воин, а от колышка с ядом, который закопал в лесу грязный дикарь. И ты думаешь, я к этому дикарю хоть какие-то чувства кроме ненависти буду испытывать? Да пусть он сдохнет в таких же муках, как Патар Черный. И весь его род, и все его дикарское семя.
Лиаф Щепа резко замолчал и отвернулся. Кулаки паренька то сжимались, то разжимались, а вены на руках вздулись. Скофа вспомнил, что молодой воин частенько выпивал с Убаром по вечерам, а Патар и вовсе однажды спас ему жизнь, вынеся раненного с поля боя.
И не только Лиафу было что вспомнить – Скофа, да и все они, знали каждого погибшего. Кого-то лучше, кого-то хуже, но все они были частью воинского братства. Частью их большой семьи под названием Первая походная кадифарская тагма. И вместе с ними что-то погибло и в сердцах каждого из воинов. Смерть всегда горька, но смерть после победы втрое горше.
– Хватит уже отдыхать, мои воины,– Лико прервал их разговор, поднявшись и отряхнув одежду.– Пора продолжать путь.
В этот раз они шли молча. Тяжёлые мысли и копившаяся с каждым новым шагом усталость отбивали всякое желание разговаривать. Хотя дождь все не начинался, грузные тучи над их головами сходились и прижимались друг к другу, превращаясь в единое серое полотно, которое лишь изредка, словно лезвия, прорезали лучи солнца. И глядя вверх воины невольно ускоряли шаг, совсем не желая попасть под ливень и завязнуть в грязи.
Пройдя еще около версты, они подошли к небольшому холму, вокруг которого изгибалась река.
– Плохое место,– озвучил общие мысли Киран.
– Плохое,– согласился с ним Фолла.– Но идти надо. Так ведь, господин, мы же идем?
Скофа заметил, что глаза полководца сощурились. Он пристально всматривался в лесную полосу, словно надеясь, что-то разглядеть между деревьями.
Местность вокруг и вправду излучала опасность: слева холм, справа густой, пусть и не успевший покрыться зеленью лес, плотно заросший кустарником, а между ними лишь узкая тропинка. Поставь сверху лучников, а в лесу воинов, что атакуют сразу, как жертвы полезут на холм и не то, что семерых, сотню человек можно перебить даже небольшими силами. А харвены всегда любили засады. Вот и Битву на холмах в начале войны они тоже планировали схожим образом – как атаку с двух возвышенностей, пока тайлары будут пересекать низину. Тогда, правда, это закончилось для них разгромом, но и тайлары навсегда запомнили, как мастерски умеют варвары прятаться и использовать рельеф родной земли.
– Вперед,– кивнул Лико, и солдаты навалились на жердь с удвоенными силами.
Все время пока они шли, в лесу царила гробовая тишина. Даже птиц и тех не было слышно, а сами воины хранили молчание, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в просветы между деревьями. Скофе все время казалось, что вот еще шаг и лес оживет, превратившись в визжащую толпу дикарей, размахивающую мечами, топорами и дубинами, а вершина холма обрушится на них камнями и стрелами. Такое уже бывало на его памяти. И слишком много добрых солдат погибли вот в таких закутках и на лесных тропках.
Но все их опасения оказались напрасны – лес и холм были пусты и они спокойно прошли нехорошие место. Вот только открывшаяся прямо за поворотом широкая поляна заставила вновь их остановиться.
Прямо перед тайларами возвышался кол, который венчал большой олений череп, раскрашенный синими и зелеными полосами. Его ветвистые рога украшали пестрые ленты, цепочки из разных металлов и высушенные цветы, явно принесённые недавно. Земля вокруг небольшого капища была старательно вытоптана, и украшена камнями, которые расходились спиралью от кола. А еще по всей поляне были видны следы сапог.
– Харвены,– Хмурый Фолла сплюнул под ноги и его рука, словно сама собой легла на рукоять меча.– Будьте начеку. Там, где стоят истуканы, вечно пасется и их паства.
Скофа оглянулся на своего боевого товарища. «Истуканы». Это слово он выбрал не просто так. В знамени все знали, что Фолла – однобожник. Последователь странного учения Лиафа Алавелии, который проповедовал в Арде и Палтарне лет сто назад. Кроме него в тагме таких было, наверное, больше сотни человек, и на их веру уже давно
