Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
города. Там росли карусели и исполняли номера Петрушки. Мелькали совсем оригинальные образы, например младенцы на крышах. И всюду были изображены развевающиеся флажки и причудливые лесенки. В сравнении с обыденной серой жизнью это был красочный праздник, подаренный художником всем нам.
А рядом со сказкой я видел реального Тышлера — профессионала своего ремесла. В конце каждого рабочего дня он мыл кисти и заворачивал их в чистые бумажки, чтобы они не теряли формы. Такое сочетание высокой поэзии с прозой жизни и участие самого маэстро делало этот показ особенно впечатляющим.
Со временем Тышлер перебрался в новое жилье в доме оркестра Большого театра недалеко от его старой квартиры на Верхней Масловке. Этот дом находился в глубине квартала, выходившего подъездными путями на Беговую улицу, рядом с бывшим Стадионом юных пионеров. Квартира была несколько больше прежней, крошечной, так поразившей меня, и значительно удобнее, но устройство ее ничем не отличалось от предыдущей. В ней так же росли сталактиты свечей в подсвечниках, как правило «животного происхождения», так же мерцали церковные складни, хотя уже появилось место и для картин самого Александра Григорьевича.
Здесь в гостях у Тышлера бывало очень много людей, в основном художников и членов их семей. Из них я отчетливо помню Диму Жилинского и его супругу Нину, Мишу Курилко и Риту, супругов-скульпторов Добржанских. В новой квартире Флора Яковлевна, как и раньше в доме на Масловке, проявляла истинное гостеприимство. Тышлер покорял меня своей скромностью, и я, видя его замечательные свершения, глядевшие на меня со стен, не мог поверить, что все это сделано его руками.
Еще в период жизни Александра Григорьевича в старой квартире я в летние месяцы ездил на машине к нему на дачу в Верею. Диалог с Тышлером стал для меня жизненной потребностью, и я не мог делать столь длительный перерыв на лето в общении с ним. Сам он легко воспринимал эти визиты и благосклонно относился к моим художественным опытам.
Когда я преодолевал те восемьдесят километров по Минскому шоссе до поворота на Боровск и Верею и заходил на заветную дачку, то вновь и вновь поражался красотой интерьера, в который попадал. Это была простая изба, ничем не выделявшаяся среди прочих дач, за исключением того, что внутри были снесены все перегородки и оставлена только печь в середине залитого светом, пустого и чистого пространства деревенского дома. Его украшали лишь крошечные табуретки, сделанные руками самого мастера и поставленные им на подоконники. На табуреточках стояли горшки с бурно цветущей геранью. И этого оказывалось достаточно, чтобы дом был прекрасным и совершенно сказочным. Я в очередной раз поражался таланту Тышлера, в таком причудливом деле, как создание интерьера, сразу узнавался его стиль.
Летом Александр Григорьевич любил бродить по окрестным лесам в поисках крючковатых веток и кореньев, из которых он делал скульптуры. Я восхищался и этим его занятием, тем более что он никогда не подпадал под влияние той формы, которую нашел и полюбил, а всегда привносил в нее свое, тышлеровское начало: он мог увлечься какой-нибудь расщелинкой в корне и «обнаружить» там очередную «спящую красавицу». Во время прогулок я старался соответствовать Тышлеру, но мы никогда не беседовали о художественном деле, а предпочитали говорить о политике, так сильно его заботившей.
Я позволю себе сказать, что прожил в моральной близости к Александру Григорьевичу Тышлеру много лет, начиная с того времени, когда еще студентом Архитектурного института показывал ему свои юношеские работы. Мне предстоял выбор: быть архитектором или резко изменить жизнь и попытаться стать художником, к чему меня влекла неодолимая страсть. И советы Александра Григорьевича в этом вопросе сыграли решающую роль. Он часто бывал в нашем доме в гостях у моей мамы, Анель Судакевич, еще со своей первой женой Анастасией Степановной Гроздовой, которую обессмертил потрясающими рисунками («Женский портрет со шпильками» и «Портрет жены», выполненные графитным и свинцовым карандашами), а также портретом маслом, на котором у нее половина лица закрыта вуалью (1926). Уже в те годы я поражал Тышлера большими размерами своих работ, в какой-то степени говорившими о серьезности моих намерений. А он, видя мои сомнения, предсказывал опасности на моем будущем художественном пути, но тем не менее наставлял следовать этому решению.
Во время нашей с Беллой Ахмадулиной поездки во Францию в 1977 году мы были удостоены чести быть принятыми Марком Захаровичем Шагалом на его вилле La Colline на юге Франции. Валентина Бродская, вторая супруга Шагала, запретила мне говорить с Марком Захаровичем о безвременной кончине Александра Григорьевича, чтобы не травмировать его тяжелым известием. Тем самым она лишила меня возможности поддержать разговор с Шагалом о тех, кого он знал в Москве и кого мог вспомнить. И будто нарочно, в моем сознании всплыли реальные кадры похорон Тышлера: как на Новокунцевском кладбище в Москве я нес гроб в числе друзей и почитателей художника, и как чисто было его прекрасное лицо…
Конечно, я вспоминаю выставки Александра Тышлера: в первую очередь, экспозицию 1966 года в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, придуманную Ириной Александровной Антоновой в то время, когда такие выставки по тогдашним понятиям и представлениям о формализме в искусстве нельзя было устраивать. Министр культуры Екатерина Фурцева наступала на Ирину Александровну с требованием все отменить, и лишь неожиданное вмешательство Бориса Владимировича Иогансона спасло ситуацию.
В 1988 году Флора Яковлевна Сыркина пригласила меня для оформления ретроспективной выставки Тышлера на Кузнецком Мосту, 11, и я принял посильное участие в этом деле. Я поставил стеклянные короба для скульптур по оси выставки, таким образом организовав композиционное построение, и сделал большой «аквариум» (так я называл специально выгороженное пространство посередине главного зала на Кузнецком) 3 × 3 м и высотой 2 м из витринных стекол для размещения внутри него скульптур Тышлера на разном уровне для лучшего обозрения. Картины Александра Григорьевича я повесил — уважительно — в правильном ритме на стенах зала. Работая над оформлением, я вспоминал те годы, когда Тышлер способствовал моему художественному становлению.
В 1998 году в Музее личных коллекций на Волхонке состоялась большая ретроспективная выставка Тышлера, тоже организованная Флорой Яковлевной.
В последние годы жизни Тышлера мы особенно сблизились, и они с Флорой Яковлевной почти каждое воскресенье приезжали к нам на дачу в Переделкино. Сидя в удобном плетеном кресле, он бесконечно рисовал на заранее мной заготовленной бумаге. Когда время подходило к обеду, Белла Ахмадулина, тоже очень любившая Александра Григорьевича, предлагала выбрать, какой из приготовленных сегодня супов ему больше нравится: грибной или лапша. На что он с детской
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
