Постепенно я начинаю уставать. Меня покормили: пюре из экзотических фруктов. Иветта даже дала мне выпить немного шампанского — она счастлива до безумия: ее фруктовый суп произвел здесь настоящий фурор. А я, кажется, уже начинаю клевать носом. Давно уже отвыкла от всякого рода вечеринок, к тому же из-за прописываемых Рэйбо лекарств нередко теперь впадаю в непреодолимую дремоту.
Интересно, который час? Веки у меня совсем отяжелели. Все вокруг явно порядком подвыпили. Стеф во все горло распевает песенки весьма игривого содержания. Гости потихоньку начинают разъезжаться — я слышу, как захлопываются дверцы машин. Иветта болтает с матерью Поля — дамой лет шестидесяти, когда-то работавшей на почте; она приехала сюда на несколько дней погостить. Обе они, ни малейшего внимания не обращая на всеобщий шум, неистово вопят, обсуждая одну карточную игру; их слишком уж пронзительные голоса невольно выдают тот факт, что дамы слегка под мухой.
— До скорого, Лиз!
— Пока!
Гости прощаются со мной, непринужденно похлопывая меня по плечу. Интересно, а что они на самом деле думают обо мне — о моем молчаливом, неподвижном участии в их пирушке? Зеваю так, что челюсть того и гляди отвалится — по крайней мере, мне кажется, что зеваю.
— Мама, Иветта! Помогите-ка нам занести в дом столы.
— Сию минуту!
Обе бросаются на помощь, на ходу продолжая спорить, хихикая, словно школьницы. Должно быть, уже очень поздно. Ибо я самым натуральным образом засыпаю.
Просыпаюсь я внезапно, словно от толчка. Где я? Разумеется, как всегда в кромешной тьме — но где?
Очень тихо. Я лежу. Но это не моя кровать. Какой-то диван? Похоже на то. Тихое мерное гудение — явно какая-то бытовая техника. Холодильник, что ли? Может быть, мы остались ночевать у Фанстанов? Нет, это просто невыносимо — не иметь возможности открыть глаза и оглядеться. Успокойся, Элиза; успокойся и расслабься, да дыши поглубже. Наверняка ты в доме Поля и Элен. Наверное, Иветта слишком устала для того, чтобы тащить меня домой.
Шаги, я слышу шаги. Легкое шлепанье чьих-то босых ног. О нет, это не должно повториться, я…
— Элиза! Ты спишь?
Виржини. Я испытываю неимоверное облегчение. И совершенно машинально приподнимаю палец.
— Вот обманщица! Как же ты можешь меня слышать, если спишь?
Теперь я уже не приподнимаю палец. Жду продолжения.
— Иветта подвернула ногу, когда шла в туалет, и тогда папа сказал, что вам обеим придется переночевать здесь, потому что ей было очень больно. Нога у нее совсем распухла. Папа обложил ее пластиковыми пакетами со льдом, они с бабушкой велели ей так и лежать — со льдом на щиколотке; а тебя уложили на диван в гостиной. Ты спала, как младенец. А теперь вот я вдруг проснулась и подумала о том, что ты, может быть, тоже проснулась — совсем одна, да еще в полной темноте — вот я и пришла тебя проведать. Я сама частенько просыпаюсь точно так же — в темноте, совсем одна — поэтому знаю, что в такие моменты становится вдруг страшно.
Славная малышка. А Иветта, значит, подвернула ногу. Надеюсь, это не слишком серьезно, ибо в противном случае… Что-то я плохо себе представляю, как мы смогли бы поладить с новой — совершенно мне чужой — нянькой. Да, видимо, так и должно было случиться — именно теперь… Виржини продолжает — совсем уже тихонько, едва слышно, — шепча мне в самое ухо:
— Знаешь, что? По-моему, Лесная Смерть вновь вынуждена будет взяться за работу, и довольно скоро. Ведь Смерть не может долго сидеть сложа руки, понимаешь? Мне кажется, что она приревновала меня к тебе из-за того, что я с тобой разговариваю. Ей хотелось бы, чтобы я только ею и занималась. Но я очень тебя люблю. И каждый день молю Бога о том, чтобы она тебя не трогала. Я даже оставила ей записку — целый список имен всяких разных детей, чтобы она подумала о чем-нибудь другом.
Я чувствую себя так, словно вдруг похолодела — вся, с головы до ног. Нет я и в самом деле похолодела. Мысли проносятся у меня в голове со скоростью сто километров в час. Одно из двух: либо этот ребенок — совсем чокнутый, либо — где-то здесь, совсем рядом, гуляет на свободе очень опасный псих. Она написала ей целое послание! Этой Лесной Смерти! Внимание, дамы и господа: если раньше в лесах орудовал Робин Гуд, отбирая деньги у богатых в пользу бедных, то теперь там обосновалась Лесная Смерть; она отбирает у людей жизнь, помогая таким образом им перебраться прямехонько в рай! Ну полный бред! И тем не менее, я вся похолодела. Ибо Виржини не могла выдумать место и дату убийства Микаэля Массне, к тому же…
— Мне пора наверх, мы и так слишком рискуем попасться!
Эй, погоди! Быстрые легкие шаги вверх по лестнице. Рискуем попасться? Кому? Или кто-то за нами следит? Интересно: они хотя бы позаботились о том, чтобы входная дверь была как следует заперта? Виржини, вернись, не оставляй меня одну! Вернись! Поразительно, до чего же я часто и громко мысленно кричу — я, по натуре своей человек довольно тихий.
Внимательно вслушиваюсь в окружающее пространство. Негромко мурлычет холодильник. Мерно тикают настенные часы. Снаружи дует ветер. Слышно, как шелестят листья, взлетают в воздух какие-то бумажки. А еще слышно, как бьется у меня сердце. Нет. Если бы здесь был еще кто-то, Виржини ни за что не оставила бы меня одну.
Наверняка ясно лишь одно: девочка попала в очень сложное положение. Ведь она, можно сказать, в определенной степени является сообщницей преступника.
Нет, я — полная идиотка. Дату и место убийства Микаэля Виржини может знать просто потому, что случайно наткнулась на труп. Да плюс еще страшная гибель ее брата… Она отключилась от реального мира, а все остальное — Лесную Смерть и прочее — элементарно выдумала.
Но кто же тогда развлекался, втыкая в меня иголку?
Не хочу даже думать об этом. Я…
Здесь кто-то есть, совсем рядом.
Совсем рядом со мной.
Я четко слышу чье-то дыхание.
У меня вдруг делается как-то худо в животе. Жуткое ощущение — будто я вот-вот описаюсь. Что-то касается меня. Рука — это просто чья-то рука. Она легко пробегает по моей шее, по плечам, по груди. Не грубо, нет — скорее, нежно. Широкая мужская ладонь. А теперь эта рука расстегивает пуговицы у меня на платье. Может, я сплю? Что все это значит? Да что же… О…
Он ласкает меня. Я чувствую, как его рука нежно ласкает мою грудь. А может, это — тот самый тип, что истязал меня иголкой в беседке? Чего не знаю, того не знаю. Но этот очень нежен со мной. Дышит он тяжело и часто. Господи, неужели же мне суждено позволить какому-то незнакомому мужчине овладеть мною прямо здесь, на этом дурацком диване? А если это — Поль?
Это — рука Поля? Не знаю. Но — помимо моей воли — ее ласковые прикосновения взволновали меня. Хочу, чтобы он немедленно прекратил это. Хватит, я все же не кукла..
Ведет он себя уже просто непристойно.
Мне приятно, но я не хочу так. Я приподнимаю палец. Его ладонь тотчас накрывает мою руку и нежно сжимает. Его рот впивается в мои губы. Затем, опустившись ниже, он принимается целовать мне грудь. А рука по-прежнему сжимает мою. Сердце у меня колотится как бешеное. То извращенец с иголками, то нежный безмолвный насильник — многовато все же за какие-то сутки. Мужчина довольно тяжелый; я чувствую прикосновение грубой джинсовой ткани к моим голым бедрам, неужели же он сейчас?..
