не один вариант стихов, но не было композитора, чтобы положить стихи на музыку. В ноябре 1941 года в город прибыл Ансамбль песни и пляски Юго-Западного фронта. Композитор Фрадкин был его дирижером. К нему и обратился Долматовский, они нашли старенькое пианино в доме священника и за несколько часов написали песню. Как вспоминает Долматовский, вечером ансамбль услышал песню и получил приказ выучить ее к следующему дню, но оказалось, что выполнить его не так-то легко: почти все участники ансамбля были уроженцами Киева и пели с трудом, потому что их душили слезы [Долматовский 1973: 193–194]. В стихах повествуется о битве за Днепр, восхваляются павшие герои, которые будут жить в веках. В песне утверждается, что Днепр снова будет свободным: «Из твоих стремнин ворог воду пьет. / Захлебнется он той водой! / Будет славный час – мы пойдем вперед / и увидимся вновь с тобой. / <…> Кровь фашистских псов пусть рекой течет, / враг заветный край не возьмет. / Как весенний Днепр, всех врагов сметет / наша армия, наш народ!»
На протяжении всей войны Фрадкин получал благодарности за эту песню, которая создала ему репутацию выдающегося композитора. Его позиции не пошатнулись, хотя ряд последующих произведений подвергался критике, и Фрадкин оставался фигурой первого ряда.
Песня «Заветный камень» (музыка Б. А. Мокроусова, слова А. А. Жарова) связана прежде всего с Крымом и Севастополем. Она стоит особняком среди прощальных песен жанра, так как создана в конце 1943 года и описывает события, которые произошли гораздо раньше. В июле 1942 года после многомесячных боев город был захвачен немцами. Мокроусов и Жаров работали над балладой, посвященной черноморским морякам, но до сдачи Севастополя закончить ее не успели, а затем их пути разошлись. Встретившись снова в 1943 году в Москве, соавторы решили дописать песню. Они основывались на легенде о моряке, который, покидая Севастополь, унес с собой на память «кусочек гранита из родимого утеса», а перед смертью передает его товарищам, чтобы кто-то из них вернул его на место, когда возвратится в освобожденный город [Долматовский 1973: 222–223].
Подобные песни трогали воображение самой широкой аудитории. Их торжественная интонация, а также образ солдата, который любит страну и народ, придавали им дополнительное значение. Они воздействовали одновременно и на коллективное чувство патриотизма – необходимость защитить родину и культуру, и на личные чувства каждого участника войны. Этим двойным эффектом объясняется их долговечность, они звучали многие годы спустя после того, как выжившие фронтовики вернулись домой, к семьям.
Война закончится не скоро: песни о военной повседневности
По мере того как недели складывались в месяцы, а советские войска отступали все дальше на восток и число погибших росло, иллюзии относительно быстрого окончания войны рассеялись без следа. Лишь отражение атаки немецких войск под Москвой осенью 1941 года в какой-то мере укрепило надежду на победу. Однако люди и в тылу, и на фронте больше не сомневались, что путь к победе предстоит долгий, и тогда стали появляться песни, которые отражали новую реальность – повседневность войны. Несмотря на эту новую реальность, власть в рамках социалистического реализма по-прежнему требовала оптимизма, но демонстрировала больше гибкости. Новые песни изображали и обычное течение жизни, и события из ряда вон выходящие. Музыка и тексты становятся разнообразнее по стилю: в стихах допускаются юмор, нежность и даже сентиментальность, а в мелодиях звучат джазовые, подчас легкомысленные мотивы, появляются баллады в темпе медленного вальса.
Возникает множество песен, в которых речь идет о личных настроениях, о солдатской дружбе, о повседневной жизни, упоминаются дом и родные. Почти все подобные песни, надолго завоевавшие популярность, были, за редкими исключениями, написаны в первой половине войны: до июня 1943 года. Некоторые песни рождались спонтанно, из потребности выразить себя в музыке и словах, другие создавались на заказ, прежде всего для фильмов и пьес. Текст песни «В землянке» (музыка Листова, слова Суркова), одной из нежнейших, появился как письмо, которое поэт Сурков отправил жене осенью 1941 года. В следующем году Листов сочинил свою знаменитую мелодию, и песню запели и на фронте, и в тылу. В начале 1942 года Листову позвонили из редакции фронтовой газеты: «Приезжайте к нам, есть стихи, может получиться песня». Два десятилетия спустя композитор вспоминал:
Стихи захватили меня своей лирической силой, забрали искренностью, отозвались в сердце. Время было бесконечно тревожное: немцы под Москвой, я – один, семья моя в эвакуации. Думаю, не было тогда человека, у которого душа бы не болела. Песню я написал с ходу. А через несколько дней спел ее в редакции. Были там, если не ошибаюсь, военные корреспонденты, только что вернувшиеся с фронта, – В. Кожевников, М. Слободской, Ц. Солодарь. Вроде бы песня понравилась. Сотрудник газеты Евгений Воробьев (теперь известный писатель, автор романа «Высота») попросил оставить для него песню. Нотной бумаги не было, я взял обыкновенный лист, начертил на нем пять линеек и записал мелодию. Ушел и, честно говоря, забыл «Землянку». Не думал, что она «пойдет». Тогда казалось, что нужны песни призывные, а тут – лирика. И вдруг я видел «Землянку» в «Комсомольской правде». Оказывается, Воробьев, который работал до войны в этой газете, отнес туда стихи и разлинованный мною листок с нотной строчкой. Песню запели моментально и повсюду (Музыкальная жизнь. 1966. № 9. С. 2), цит. по: [Тищенко 1987: 30–31].
В песне говорится о солдате, который сидит зимой в землянке, вспоминает о любимой, и это воспоминание согревает ему душу. Песня превращается в признание в любви. Цензура так же отрицательно отнеслась к «Землянке», как и к «Вечеру на рейде» Соловьева-Седого; особенно суровой критике подверглась строчка «до тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Подобные переживания были признаны унылыми, упадническими и даже подрывающими моральный дух солдат. Однако, судя по письмам с фронта, солдаты оценили именно эту искренность, правдивость песни. Этот пример показывает, что в период войны допускалось некоторое отклонение от официальной идеологической линии, возможность которого была полностью ликвидирована после войны.
Другая песня – «Случайный вальс» (музыка Фрадкина, слова Долматовского) – не удостоилась такого одобрения свыше, как предыдущее сочинение тех же авторов – «Песня о Днепре». На пленумах и обсуждениях этот лирический вальс клеймили за «фривольность» и «сентиментальность» и запретили как «легкомысленный». Однако, невзирая на официальную критику, песня была невероятно популярна в армии. «Случайный вальс» родился, когда в феврале 1943 года авторы «Песни о Днепре» оказались в одном поезде. Источником вдохновения послужил эпизод, о котором Фрадкину рассказал знакомый летчик: он танцевал с
