знал, потому что боялся однажды не выдержать под кнутом блокфюрера.
А теперь его взял в оборот штандартенфюрер Эрик Розерт.
Да, тот самый Розерт, некогда начальник охраны Воскресенского изумрудного прииска, компаньон Вологжанина, ротмистра гвардии его величества.
(2) Лидингенхейм. Август 1943 года
Он прибыл в Лидингенхейм, чтобы расследовать дело попавшегося на финансовых операциях лагерного чиновника, и был наделен самыми суровыми полномочиями. Было у него еще одно, приватное поручение. Военный комендант Парижа генерал фон Шаумберг просил его отыскать опытного ювелира.
Знакомясь в канцелярии с картотекой, штандартенфюрер откровенно скучал. Если бы фон Шаумберг не дал понять, что дорого оплатит эту услугу, Розерт махнул бы рукой на бесконечные карточки учета военнопленных...
И вдруг его пальцы выбили нервную дрожь. Он не поверил глазам своим, еще раз пробежал документ и заметно разволновался.
Было от чего.
Заключенный № 5221 Макар Андреевич Воронков, 1908 года рождения, сержант РККА. Уроженец Камнегорска. Место работы до военной службы — Свердловская гранильная фабрика.
Неужели здесь, в этом лагере, Макарка Воронков, который должен был прийти к нему в июне восемнадцатого года в красном Екатеринбурге?
Все сходится. Хотя... У них, русских, целые деревни носят одну и ту же фамилию. Дикари!
Штандартенфюрер наполнил рюмку золотистым французским коньяком и тут же забыл о ней. Прошло столько лет... Замурзанный мальчишка давно взрослый человек, внешне он совсем иной... Иной, но ведь кожу он сменить не мог, а на коже шрам. Шрам на левой руке, шрам от изумруда, который пытался украсть Макарка. Такие заметки — о, уж он, Розерт, это знал! — остаются навечно.
— Здравствуй, старый приятель! — загремел добродушный бас Розерта, едва Макар вошел в канцелярию.
Макар узнал бы Розерта и на том свете. Такой же огромный, розовый, вот только чуток погрузневший. И по-русски говорит без акцента, Урал ему даром не прошел.
Розерт преисполнен благожелательства.
— Я тебя, Макарка, забыть не могу, — говорил он. — Давай руку...
Макар, недоумевая, повиновался. Уж не собирается ли «старый приятель» поздороваться с ним?
— Не ту, миленький, не ту, — хохочет штандартенфюрер.
Он сам подтянул рукав полосатой куртки и увидел то, что надеялся увидеть, — бледный рубец на коже. Полностью удовлетворенный, успокоился: есть бог и он не оставил Розерта.
— А ты надул меня, Макарка, — укорил Розерт. — Нехорошо обманывать старших. Но, как это у вас, кто старое помянет, тому глаз вон...
— А кто старое забудет, тому два, — продолжил Воронков.
Он ожидал гнева, но Розерт не рассердился.
— Шутишь, Макарка! Отлично! Я знал, что мы с тобой поладим. Только мы с тобой причастны к тайне, которую унес в могилу наш дорогой друг ротмистр Вологжанин... И то, что я тебя нашел, это прекрасно, Макарка!
Макар Воронков встрепенулся.
Вологжанин... Значит, его давно нет в живых. Но что за тайна, унесенная им в могилу?
Розерт внимательно наблюдал за пленным, он не торопил его, пусть подумает.
Но Макар лишь пожал плечами, и штандартенфюрер терпеливо, как ребенку, напомнил, о чем ведет речь.
— Записка, Макарка, записка... Ну? — и он, словно школьный учитель, раздельно и четко продиктовал: — Ты должен был доставить мне в гостиницу «Пале-Рояль» записку. Записку, понимаешь? Где она?
Записка? Какая записка?
Это было в каком-то другом мире и было ли?
А если было, то с ним ли, с Макаром?
Не отводя глаз от Розерта, Макар едва сдерживал разошедшееся сердце. Очень важный секрет содержался в записке, если она через столько лет понадобилась Розерту. Что это за секрет?
— Записку помню, ее у меня... на улице забрали...
— Давай, Макар Андреевич, — перебил эсэсовец, — припомним все по порядку. Где тебе передал записку Вологжанин. На Воскресенском?
— Нет, господин Розерт, он дал мне ее в ЧК. Перед допросом. Сказал, что меня все равно держать не станут, а записка вам нужна срочно.
— Ты ее прочел? — Розерт впился взглядом в пленного.
— Только начало. Там упоминалось ваше имя и шла речь о каком-то варианте. Да, я припоминаю: второй вариант...
— Второй? — подобрел Розерт. — Ты уверен?
— На память не жалуюсь.
— А почему не прочел записку полностью?
— Ее прочтешь, — буркнул Макар. — Я и тогда, и сейчас в иностранных языках ни бельмеса...
— Что такое «ни бельмеса»?
— Ну не разбираюсь... А там не по-нашему...
— Правильно, не врешь, — одобрил Розерт. — Не должно быть по-вашему. Дальше!
— Дальше? Владислав Антонович оказался прав, меня выпустили, какой с пацана спрос. Пошел к вам в гостиницу, хотел выполнить просьбу Вологжанина, он обещал, что вы дадите мне за это столько денег, что можно корову купить...
Розерт кивал.
— И не дошел... Тогда Екатеринбург урками кишел, вот и подловили они меня, керенки мамкины забрали и записку.
— Так. А за что Вологжанина арестовали? Что ты слышал?
— Не слышал ничего. А вот изумруды, которые при нем нашли, видел на столе у следователя. Знатные камни, скажу вам.
Глаза Розерта расширились, налились кровью. Казалось, его сейчас хватит удар.
— Так он был с саквояжем?!
...Черемушник. Барский дом. Блестящая, подрагивающая кожа взнузданного жеребца... А вот Владислав Антонович Вологжанин. Он выходит на крыльцо, в руках у него сума...
Это и есть саквояж. В нем изумруды? Наверное.
...Подвода медленно покидает прииск. За воротами Вологжанин останавливается, закуривает...
— Саквояжа не видел, а несколько камушков нашли в его шинели.
Розерт грязно выругался.
— Ворюга дворянская! Голубая кровь! Жадность погубила!
В один миг Макару стала ясна туманная история, в которую он попал в восемнадцатом году. Вологжанин, припрятав драгоценные камни где-то возле Воскресенского, шел на встречу с Розертом, но угодил в руки чекистов. И тогда он послал на связь его, Макара Воронкова... И теперь Розерт ищет клад, и снова Макар должен привести его к цели.
— Ты знал, что изумруды, много изумрудов, закопаны на Рассохах?
Пленный напрягся, весь превратившись в слух. Музыкой прозвучало для него родное название. Эвон куда подался Вологжанин с саквояжем!
— А ты хитрый, Макарка. О, это мне нравится, так поступают деловые люди. Ты не терял записку, ты показал ее человеку, владеющему французским языком. Ты был на этом месте. Так ведь? — Розерт перевел дыхание. — Но ты вдруг испугался. Да, ты испугался. У коммунистов все общее, а ты не захотел делиться с
