многие так живут и не жалуются.
Сейчас Берт сильно сожалел, что не ушёл. Переквалифицировался бы на лесника, сидел бы в любимой роще, созерцая фазу третьего листа у юного дуба, который ещё практически жёлудь. И не попал бы на дурацкий тест, и не растерялся бы, как идиот, когда на него свалилось нечто тяжеленное с названием «долг».
— Так что, прямо сейчас?! — в панике завопил Берт, вцепляясь в какое-то кресло, наверное, для посетителей — иначе зачем бы оно стояло у двери в главный зал сектора?
— Не-не-не, — весело ответил Пети, без труда отрывая Берта от кресла и вталкивая в зал. — Тебе ещё надо вдолбить в башку какой-нибудь из старых языков, пока башка гельская… Подозрительно же, если ифер знает только бабли, который и так все знают, правда? Сегодня просто посмотришь, познакомишься с Нудным Ником. Он забавный, ты его только слишком всерьёз не принимай. А будет мозги выклёвывать — посылай к ёжикам.
Отлично, просто отлично.
Зал сверкал хромом, армированным хрусталём и белоснежной эмалью. Ослепительные шкафы (или приборы?) выстроились по линейке сверкающим строем с востока на запад. Огромный матово-мерцающий экран раскинулся на всю северную стену. Окна увиты живой зеленью. Дальний угол кокетливо отгорожен раздвижными ширмами. И — никого. Ни бойких лаборантов, ни многоучёных специалистов, ни даже ИИ-уборщика.
Берт поймал себя на желании стать маленьким, незаметным и сбежать.
— Ник, выходи! Гости на пороге! — проорал Пети, ничуть не подавленный великолепием науки. Руку Берта он не отпускал. То ли хотел морально поддержать, то ли упреждал попытку к бегству.
Ширмы дрогнули, выпуская навстречу посетителям гела — широкого в плечах и в скулах, рыжеватого и хмурого. В его традиционно белых крыльях тут и там пестрели рыжие перья.
— Тебе бы всё орать, — проворчал гостеприимный хозяин. — Горлопан. Это он?
— Я Бертран, — напомнил Берт, которому уже изрядно надоела роль оборудования.
— Он самый, — кивнул Пети. — Познакомься с Бертом, Ник.
Какой-то скверный фарс. Головидео, реал-программа третьего разбора.
Ник смерил предполагаемого пациента тяжёлым взглядом с ног до головы и обратно, взял за плечи, покрутил туда-сюда.
— Хлипкий какой-то, — сказал с сомнением, ни к кому конкретно не обращаясь.
Пети промолчал. Напряжённо, словно ожидая чего-то.
— Нормальная комплекция, — огрызнулся Берт, рывком выдираясь… пытаясь… неловко дёргаясь в железных лапищах Нудного Ника.
Улучшальщик его усилий, кажется, не заметил. Вот так же, держа за плечи, переставил к окну. Развернул.
Стоило бы прозвать его не Нудным, а Хамским.
— Как тебе растение, Берт?
— Катитесь к ёжикам. — Берт решил, что процесс выклёвывания мозгов зашёл достаточно далеко. Он из последних сил сдерживался, чтобы не начать постыдно вопить, брызгая слюной, и позорно взывать к Биллю о свободах.
— А всё-таки? — спокойно, почти равнодушно настаивал Ник, теперь точно Нудный. — Я читал, что ты неплохо разбираешься во всякой там ботанике.
Берт не собирался потакать хамству, но всё-таки не удержался, скользнул глазами — да так и прикипел.
Мясистые тёмно-зелёные, довольно толстые стебли сплетались причудливыми узлами и косами. На жёстких черенках покачивались не листья, а… маленькие пятипалые ладони. Человеческие или гельские. Настоящие, со всеми деталями, умилительно пухленькие. Ладошки потешно шевелились, цеплялись за стебли и друг за друга, крутили фиги, обхлопывали вокруг себя, искали, наверное, что-то. Чёрные ноготки ярко блестели.
Пожалуй, это было смешно. Но Берта пробрал страх. Нутряной, от промежности поднимающийся, холодный и липкий страх. Берт воззвал к логике: это всего лишь забавный генетический эксперимент, шутка. Может, квалификационная работа какого-нибудь молодого балбеса, выпускника Универсиума. Разве можно вешать опасный предмет в общественных местах?
Не помогло.
Ладошки вдруг забеспокоились сильнее, суетливо зашелестели. Берту показалось, что чёрные ноготки становятся длиннее, загибаются острыми крючьями. Под грудой стеблей что-то заворочалось. И это что-то не было растением.
В землю закопали человека. Живого. И через его плоть прорастили корни, ветки и листья ядовитой лианы. Лиана ела человека день за днём, а он пропитывался отравой. Человеку просто хотелось домой, а когда понял, что домой не попадёт, захотел достать всех, кто в этом виноват…
Стараясь не показывать, насколько испуган собственной фантазией, Берт отступил на шаг от окна.
— Да ты что, — насмешливо сказал Ник, — цветочка забоялся? А ещё говоришь, что лес любишь.
— Он ядовитый, — вырвалось само, раньше, чем Берт успел обдумать ответ. — Сильный токсин. И… мне кажется, что он слишком подвижный для цветочка.
Стебли вздыбились зелёным фонтаном и брызнули навстречу Берту сотней скрюченных от злобы пальчиков. Бессильно проскребли воздух в дюйме от Бертранова носа и опали, будто ничего и не было. Невинный цветок.
На футболке остались чёрные мельчайшие брызги. На лице, наверное, тоже.
— Умойся, Берт, — совсем другим голосом сказал Ник. — Вот, тут чаша и полотенце. Держи, переоденься.
— Я же говорил, — наконец-то подал голос Пети, пока одуревший от варварских тестов Берт приводил себя в порядок. — Он всё-таки может видеть суть. За любой формой. Инстинктивно, интуитивно, хрен знает как, но может. И ты будешь с ним работать.
— Буду, — согласился Нудный Ник.
***
— Не пойду. Не пойду. Не пойду…
Тупо, монотонно. За дверью голоса, шум.
— Не пойду. Не пойду. Не пойду. Не пой…
Голову ниже. Закуклиться в крылья, зажмуриться. Представить, как в детской игре, что больше никого нет на всей земле, никого под землёй, на воде или в небе. «Пустота-пустота, приходи поиграть».
— Не пойду. Не…
Что-то трещит, сквозняк гладит перья.
— Ну что ты, что ты, — бормочет сквозняк голосом Пети. — Ну что ты…
— Не пойду. Вы врёте. Постоянно врёте.
В горле сухо. Пришла поиграть пустота.
— Врём, — соглашается Пети. Кряхтя, садится рядом. — Правда хуже, вот и врём.
— Та дрянь с чёрным ядом на ногтях могла меня убить. Вы стояли и ждали, что я сделаю.
— Могла. Ждали. Но даже если бы ты не отступил, Ник успел бы тебя выдернуть. Он улучшенный. Сила, скорость реакции, точность движений. Он бы успел в любом случае. Ты ничем не рисковал.
— Я не хочу связываться с… подобными отходами.
— С дерьмом. Люди говорят — не хочу связываться с этим дерьмом. Привыкай.
— Какого ёжика, Пети? Я никому ничего не должен, у меня нет социальных взысканий, почему я вдруг превратился в йорнскую вещь?! Я не хочу угробиться на Паоле во имя абстрактной победы в ненужной войне. Я не хочу уничтожать и насиловать ни в чём не повинный мир только потому, что вы боитесь теней и гоняетесь за призраками. Мы и так процветаем, оглянись!
Пети молчит несколько секунд, которые кажутся минутами из-за бешеного стука сердца.
— Мы вымираем, Берт. — Голос тихий, отстранённый.
— Врёшь. — Эхом. — Мы не можем вымереть.
— Физически не можем.
