она не заметив, что я уже не подпеваю ей, увлеченно, с закрытыми глазами пела от души. У нее был отличный голос, завораживающий. Она стеснялась петь на публике, пела только со мной. В тот вечер мне было не до нее, меня ждала девушка. Отмахнувшись от сестры, как от надоевшей мухи, я убежал в последний раз полапать податливое тело своей соседской девчонки. Закрываю глаза. Сильно зажмуриваюсь и снова открываю. Теперь перед глазами луна и звезды. Холодные, мертвые звезды. Эти звезды движутся реально или в моем воображении, и я не понимаю, но я четко вижу, что они образуют две фигуры, два надгробных креста. Я ни разу не был на кладбище у них. Не смог. Приезжал, даже цветы покупал, но подойти к могилам так и не решился. Сильное чувство вины. Оно не отпускает, держит душу, словно в кулаке и вздохнуть глубоко не дает. Ностальгическое чувство настолько захлестнуло меня, что я не сразу заметил появление Кристины. Она аккуратно присаживается рядом. Молчаливо сидит и ждет моего покаяния. А я ведь и правда устал молчать, устал ходить с этим грузом на сердце. Устал от того, что каждую ночь мне снится мать и говорит, что это я во всем виноват.
– У нее тоже на теле была эта метка, – теряя голос, шепчу я, на глаза наворачиваются слезы.
– У твоей сестры? – спрашивает она, неожиданно беря меня за руку. И уже неважно, откуда она знает про мою сестренку.
В ответ я не сильно сжимаю ее пальчики в своей ладони.
– Да. Ее нашли мертвой через три дня после того, как она не пришла домой после школы.
– Мне очень жаль, – Кристина шмыгает носом, незаметно стирает слезу со щеки.
– Меня не было рядом с ней. Я виноват, что допустил это. Я не смог защитить ее, когда был ей очень нужен.
– Ты был в армии.
– Нет. Ушел контрактником после службы, деньги зарабатывать. А должен был после дембеля домой ехать. Должен был, – с сожалением шепчу.
– Ты не мог знать, что случится эта трагедия.
– Мама предчувствовала. Она мне часто писала, чтобы я вернулся. А я не слушал.
Легкий ветерок колышет кроны деревьев, вдалеке слышаться шорохи, которые издают ночные звери, они вышли на охоту.
– Ты из-за нее? – спрашивает она, ежась от ночной прохлады.
Я неожиданно для себя самого обнимаю ее за плечи и прижимаю к своему телу. Нам тепло. Я не помню, когда в последний раз мне было так тепло и спокойно.
– Да. И не только. Копаясь в этом деле, я нашел много жертв, о которых принято вслух не говорить и даже не вспоминать, что они жили в этом городе.
– Я в новостях слышала, что ты их… в полночь.
– В свидетельстве было указано приблизительное время смерти Алены. Полночь.
* * *
Мы просидели до утра. Разговаривали. Он рассказал про отца, которого не стало, когда ему было двенадцать. Про мать, которая не смогла пережить потери дочери, умерла от горя и тоски. А еще он много рассказывал про младшую сестренку. Как оберегал ее и защищал еще с детского сада. Как помогал делать уроки, выполнял за нее домашку по черчению, так как эта дисциплина никак не давалась ей. Прямую линию даже по линейки она провести не могла. А вот стихи она рассказывала так, что он заслушивался. Она прочла все книги, которые были в доме, и многое рассказывала наизусть. Мама гордилась ею и пророчила профессию педагога.
Я рассказала про папу, который заменил мне мать, помог пережить ее трагическую смерть. Ее сбил автомобиль. Она шла по пешеходному переходу, автомобиль на запредельной скорости пронесся на красный свет светофора и даже не остановился, когда стал причиной смерти пешехода. Его так и не нашли и не осудили. Папа ходил к следователю, требовал предоставить ему результаты расследования, но его словно собачонку за шкирку вышвырнули из отделения полиции трое бравых молодцов, настоятельно, в матерной форме объяснив, что ходить туда больше не надо. Они с непередаваемым отвращением смотрели на него, только что не плюнули в лицо. Я ждала его на улице, скромно сидела на лавочке и ела мороженое. Мое сердце разорвалось от боли и несправедливости в этот момент. Папа поднимался с колен, ободряюще смотря на меня, а во мне умирала вера в людей, носящих погоны. Тогда я впервые столкнулась с безнаказанностью и вседозволенностью. Оказалось, что только в кино есть честные и справедливые слуги народа. В нашем городе таких не было. Точнее, были, но их либо увольняли по статье, либо подставляли под пули. Расходный материал. В общем, работали они недолго.
Потом мы разговаривали на отвлеченные темы, более приятные нам обоим: моя работа, его лес. Тему убийств не затрагивали, аккуратно обходили ее стороной.
На рассвете мы разошлись по комнатам. Я сразу уснула, согревшись под теплым одеялом, и даже пение птиц мне не мешало.
* * *
Выйдя из спальни, я увидела ту самую фотографию брата и сестры, которая была спрятана в книге. Сейчас она стояла на самом видном месте, прямо на камине. Видимо, Сергею стало легче на душе, раз он смог вытащить это фото и смотреть в ее глаза. Это радует.
Сергея, как обычно, в доме нет. Я уже привыкла к его постоянным отлучкам. Теперь я не боюсь. Настроение у меня поднятое, я решила приготовить поздний обед, не зря же Сергей заполнил холодильник продуктами. Картофельное пюре на воде, не так вкусно, конечно, как на молоке, но съедобно. Мясным дополнением к толченому картофелю стали уже готовые замороженные котлеты, которые я быстро пожарила. Овощной салат из остатков огурцов и помидор со вчерашнего пикника тоже украсил наш обеденный стол. Я ждала его, присев на стул.
Дверь резко открывается и в дом входит Сергей. Он очень серьезен, буравит меня взглядом. Улыбка с моего лица постепенно спадает. Он достает из-за спины пистолет, и, смотря в мои глаза, взводит курок.
Ну, вот и конец!
Глава 8
Кладет пистолет передо мной на стол. Молчит. Смотрю в его серьезные глаза. Он предлагает мне застрелиться? Не хочу. Убрав руки под стол, с силой сжимаю ими коленки, которые дрожат. Пусть убивает сам. Смотрит в мои глаза и нажимает на курок. В моем взгляде вызов. Он хмурится.
– Когда-нибудь стреляла? – спокойно спрашивает Сергей.
– Нет, – шепчу, стараясь не показывать свой испуг. А мне чертовски страшно.
– Пришло время исправлять этот пробел.
– Нет, я не возьму его в руки, – задыхаясь,
