княже, — с горечью сказал ему Григорий, тяпнув своей же настойки. — Плохой я пастырь. Несу людям слово божье, а они смеются надо мной. Давай-ка, говорят, мы тебя, владыка, будем сейчас по щекам бить. Очень нам посмотреть хочется, как ты другую щеку подставишь. Вот ведь нахалы какие, над духовным лицом глумятся!
— Так, может, ты не с того конца заходишь? — абсолютно серьезно посмотрел на него князь. — Священное писание, оно же огромное. Там для любого случая можно слова подобрать. Если тебе вдовицу какую утешить нужно, ты ей Евангелие прочтешь. А если с воином говоришь, процитируй ему чего-нибудь из Ветхого Завета. Ну, там книга Исхода глава 21, стих 22.
— Душу за душу, око за око, зуб за зуб! — прошептал потрясенный Григорий. — С ума сойти! Как же я раньше сам до такого раньше не додумался! Княже, да ты откуда знаешь такое?
— Да так, почитываю иногда, — совершенно серьезно ответил князь.
— Почитываешь? — неприлично выпучил глаза Григорий. — Ты Священное Писание ПОЧИТЫВАЕШЬ? Да как тебя молнией за такие слова не убило?
— Господь милосерден, — все так же серьезно ответил Самослав. — Он знает, что у каждого свой путь к нему.
— И то, правда! — Григорий вытер со лба обильно выступивший пот. — Прости, княже, я забываю иногда, с кем разговариваю. Хотя… Что я ропщу? В Галлии уже сколько столетий христианство живет, а капища языческие стоят себе, и друиды поганые людей смущают. Крестьяне сначала богиню Кибелу по полям носят, чтобы урожай был, а потом в церковь причащаться идут[9].
— Мы с тобой не доживем, владыка, — кивнул князь. — Христианство постепенно завоюет души людей, терпением и любовью.
— А ты ведь и насчет алхимии прав оказался, — продолжил Григорий. — Я тому Геннадию все ингредиенты купил, чтобы превращение веществ совершить. И что ты думаешь? Ничего! Совсем ничего! Вранье оказалось в тех древних свитках!
— Ничего страшного, — сочувственно посмотрел на него князь. — Мы его к делу пристроим. Как мое поручение насчет ядов продвигается?
— Да с ядами у него как раз хорошо все, — отмахнулся Григорий. — Это он на коленке смастерит за час, было бы из чего. В здешних местах одни грибы чего стоят. Особенно поганка. Я у Светония читал, что мать Нерона Агриппина своего мужа, императора Клавдия грибами отравила. Так что насчет ядов не беспокойся. Он все горюет, что твое земляное масло пока не нашел, хочет весной снова в те земли пойти.
— Пусть идет, — кивнул князь. — Мне то масло очень нужно, владыка. Если оно у нас появится, то нам еще долго никто страшен не будет.
— Как дороги просохнут, так сразу и поедет, — согласился Григорий. — Чую я, это дело богоугодное, раз целые полчища врагов истребить поможет. Благословляю!
— Еще по одной? — намекнул князь, и владыка нехотя согласился. Он усиленно смирял плоть, но зачастую плоть брала верх, приводя этим почтенного епископа в полнейшее уныние.
— Жениться бы тебе, княже, — сказал вдруг епископ, и Самослав даже поперхнулся от неожиданности. — Во грехе живешь с доброй христианкой. Нехорошо это.
— Да тебе-то это зачем понадобилось, владыка? — подозрительно посмотрел на него князь. — Дагоберт вон ни с одной из своих жен не венчался. У германцев это и не принято как-то. Вокруг березы по старому обычаю обвел, с герцогами напился, вот тебе и вся свадьба.
— Понимаешь, княже, — владыка крутил в руках пустой кубок, и замолчал, подбирая слова. — Вот язычники княгиню нашу Людмилу за живую богиню почитают, хоть и грех это великий. Но если у тебя с ней лад в семье, то и власть твоя от того только крепче становится. А нам, христианам, тоже своя княгиня нужна, понимаешь? Ты не крещен, тебе в божий храм пока ходу нет. Получается так, что пренебрегает власть церковью нашей. Плохо это, люди ропщут, обиженными себя чувствуют. Император для ромеев — защитник истинной веры. А тут они в страхе живут. А ну, как их на капище поганое потащат. А королеву Марию почитают все за ее добродетели. Если ты повенчаешься с ней, то это успокоит людей, они почувствуют, что ты и их тоже не оставишь в беде. После того бунта боятся люди, а кое-кто и вовсе подумывает назад в Романию[10] вернуться. Ведь чуть до крови дело не дошло, в одном шаге всего от нее остановились. А то, что христианка за язычника замуж пойдет, так еще апостол Павел сказал: «Неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освещается мужем верующим». Правда, в этом же послании он велел с язычниками даже за один стол не садиться, и за это я на себя епитимию наложу. Но ты знаешь, княже, в Священном Писании так много противоречий, что мы обязательно подберем что-нибудь для такого случая. Ты мне сегодня просто глаза открыл.
— Вот как? — задумался князь. — Хорошо, владыка. Сделаю, как ты сказал. Но не сейчас. Сейчас мне не до свадьбы, у нас большая война на носу. Успокой пока народ. И начинай-ка нести в массы, что бог един, просто у него обличия разные. Чую я, скоро время придет…
* * *
Февраль 631 года. Кесария. Провинция Палестина первая. Империя.
Странная это оказалась ссылка. Из темницы Стефан вышел через три дня и узнал, что никакой он больше не доместик императрицы, что те, кто еще недавно с упоением лизали ему зад, теперь при виде него брезгливо отворачиваются в сторону, и что ехать ему нужно в Палестину и уже там он будет отбывать свое наказание. А еще он был безмерно удивлен. Ведь, с одной стороны, имущество его и пальцем не тронули, а с другой, Стефану сообщили, что если он покажется где-нибудь севернее, то поедет пасти коз на какой-нибудь из Кикладских островов, причем специально для него выберут такой, чтобы был размером не больше ладони. Дали ему день на сборы, позволив избавиться от дома, загородного имения и рабыни Баны. Все это купил закадычный друг Марк, выдав ему немного денег, много пустых векселей и адресок в Кесарии, где работал один из компаньонов торгового дома.
— Ты же помнишь почтенного Ицхака? — спросил его Марк, когда они уже раз сто обнялись на прощание. — Он еще награду получил, когда тебя нашел. Связь через него, если понадобится. А вот тут адреса мест, где ты сможешь получить по своим векселям, и тебя при этом не ограбят.
— А чего это Ицхак в Кесарию уехал? — удивился Стефан. — Он же тут торговал.
— Государь наложил опалу на иудеев, — поморщился Марк. — Их даже из Иерусалима выселили. Не ближе трех миль теперь жить
