трусах.
– Давай, на зарядку! – крикнул кто-то.
Питер выскочил, сделал три круга вокруг здания, потом принял холодный душ. Он думал, что им дадут позавтракать, но сразу после зарядки собратьев по несчастью погрузили в автобус и повезли на поле.
Во время движения Питер рассмотрел своих товарищей. Почти все молодые, смотрят угрюмо, друг с другом не разговаривают. Ну и правильно, ему тоже нет интереса знакомиться с кем-то. Им сейчас нужно выиграть матч и все, конец…
Майка, бутсы, перчатки и на поле. Встав на ворота, Питер подпрыгнул; повиснув на перекладине, подтянулся. В детстве он всегда так делал. В детстве, как давно это было… Свисток судьи прервал воспоминания, игра началась.
Никогда за всю свою жизнь Питер так не старался. Он следил за игроками, как голодная кошка следит за мышью. Когда на десятой минуте левый нападающий Кроманьонцев прорвался сквозь защиту и ринулся к воротам, Питер превратился в автомат, в автомат для игры. Он ожидал, что игрок будет бить по воротам, но нападающий неожиданно дал высокий пас направо. Мгновенно обернувшись, Питер увидел, что справа за линию защиты уже выбежал молодой игрок в зеленой майке и, наклонив голову, несется в точку встречи с мячом. За долю секунды Питер понял все. И то, что кроманьонец успевает к мячу, и что бить будет головой, и что защитить ворота он, Питер, не успеет. Отчаянно закричав, вратарь в желтой майке прыгнул вперед и, достав мяч в прыжке, перед самым носом кроманьонца отбил его кулаком в сторону.
Трибуны взорвались восторженными криками.
– Молодец! – крикнул кто-то из своих.
Питер поднялся, отряхнул со щеки пыль и почувствовал, что содрал кожу на плече. Стоило ли придавать подобной мелочи значение тому, кто готовился умереть? Питер усмехнулся и стал следить за атакой своей команды. Она развивалась успешно, но в последний момент вратарь кроманьонцев отбил удар. Глядя, как изящно молодой спортсмен прыгнул и поймал мяч, Питер почувствовал, как в его душе разливается желчь. Чертовы спортсмены, подумал он, натаскали вас, как псов, а мы? Я восемь лет в футбол не играл. Но Обреченные не сдавались. Раз за разом бросались они в атаку, и на двадцать пятой минуте их усилия увенчались успехом. Центральный нападающий, диктор назвал его Пино, пробил с дальней дистанции. Мяч ударился в штангу, отпрыгнул и попал в ворота.
– Ура, Пино!! – заорал, как безумный, Питер и бросился на колени. Его охватил восторг. Продолжительность матча – сорок
минут. Если Обреченные продержатся оставшиеся пятнадцать, победа им обеспечена.
Кроманьонцы пытались отыграться. Несколько раз они бросались на штурм ворот соперника, но фортуна была не на их стороне, счет оставался прежним: один-ноль. Стрелки часов неуклонно двигались, до конца матча оставалось три минуты. Питер уже праздновал победу, когда центральный нападающий кроманьонцев послал длинный пас на правый фланг через головы игроков. Игрок справа тут же передал мяч обратно. Защитники Обреченных не ожидали такого варианта и упустили несколько важных мгновений. Нападающий кроманьонцев воспользовался этим, вырвался вперед и без подготовки ударил по воротам. Питер кинулся на мяч, дотронулся до него кончиками пальцев, но отбить не смог. Жесткий кожаный шар слегка изменил направление, но попал в ворота. Ууу! – взвыли Обреченные, победа уплывала из их рук. Через три минуты прозвучал финальный свисток. Теперь дело решали пенальти.
Высокий статный кроманьонец вышел на позицию, разогнался и легко вогнал мяч в левую девятку ворот. Профессионалы чертовы, – ругнулся про себя Питер, он даже не успел дернуться. Однако и игрок Обреченных забил гол. Пускай не такой изящный, но гол. Питер не смог поймать ни второй, ни третий мяч, кроманьонцы легко забивали голы в его ворота. В душе у Питера начала закипать злость. Счет был три-три, но не может же такое длиться вечно. Корова! – ругал себя Питер. – Мяч поймать не можешь! Давай, работай!! Подошел следующий игрок. Это был нападающий, забивший гол на последних минутах. Питер весь превратился в зрение. И от него не укрылся молниеносный взгляд, который кроманьонец бросил на нижний угол ворот. Замерев, Питер выжидал, и в момент, когда игрок бил по мячу, бросился в левый угол. Он поймал это кожаное божество, содрав при этом остатки кожи на плече, вцепился в него руками, прижал к животу и заревел, словно бык. Стадион зааплодировал. Игрок Обреченных постоял, собираясь с силами, потом разбежался и уверенно всадил мяч под верхнюю штангу…
Питер сидел на кровати в камере. Саднило плечо, но его это совсем не раздражало, Питер еще раз переживал матч, эпизод за эпизодом. Вспомнив, как он поймал последний мяч, не смог сдержаться, по телу прошла теплая волна, а на лице появилась улыбка. Скрипнула дверь, в камеру вошел священник.
– Здравствуй, сын мой.
– Здравствуйте, отец.
Священник сел.
– Я не болельщик, сын мой, но почел своим долгом посмотреть ваше, ммм, состязание. И признаюсь, я был потрясен.
– Да, отец, я за всю свою жизнь так не играл. Спасибо тем, кто организовал этот матч.
– Давно не чувствовал на себе благодати Божьей?
– Не знаю, благодать ли это… но я словно десять лет жизни сбросил. Мне даже немного жаль теперь умирать.
Священник внимательно посмотрел на Питера:
– А что, нельзя всю жизнь превратить в такой матч?
Питер снисходительно усмехнулся, собираясь возразить, и вдруг понял, что можно. Можно набрать лишних часов для разноса посылок, а в короткие часы перерыва штудировать учебники. И всю ночь сидеть и учиться тоже можно. И Лайму вернуть можно, какая разница, кто из них виноват, если он ее любит. И можно разыскать двоюродную тетку по матери, главное, чтобы злость была, такая как там, на футбольном поле…
Священник вошел в кабинет, присел за стол Смоллеста. Хозяин стоял лицом к окну.
– Ну? – негромко спросил капитан, не оборачиваясь, – не томи.
– Они забрали заявления, – ответил священник, – все. Даже тот, безнадежно больной.
Капитан Смоллест обернулся, улыбнулся и озорно подмигнул священнику. А по городу шли одиннадцать человек, шутили, смеялись и радовались жизни…
Алпат
– Папа, а может, не поедем? – спросил Еджик, тоскливо глядя на блестящие полосы рельсов.
– Еджик, почему ты так боишься отъезда? – отец ответил вопросом на вопрос. – Ты боишься нового или жалеешь старого?
Еджик задумался. Нового он, конечно, боится, кто знает, что их ждет на новом месте. Но это можно было бы стерпеть. Нет, он не хотел расставаться со своим городом.
– Я жалею старого.
– Но ты сам признался, что ты не очень ладил с ребятами в новом дворе, за четыре месяца у тебя не появилось ни одного друга. Что
